Всюду он чувствовал себя чужим, и чтобы сделаться чуть-чуть человечнее, заимствовал эмоции у Элия, будто крал одежду. Он обряжался в чужие чувства, и начинало казаться, что он тоже испытывает жалость и нежность, сострадание, обиду и боль.

На мгновение, правда, жалость прорвалась и затопила его. Это случилось после облучения ураном из шкатулки Фабии.

Потом собственная боль его изувеченного перерождающегося тела заслонила все прежние чувства. Он жил только болью, своим отчаянием и предчувствием чего-то, что страшило его, как людей страшит смерть. Он отправился к Колодцу Нереиды и погрузился в его ледяную воду. Тогда в нем все замерло, чувства заледенели. Но он мог мыслить. Там, в колодце, он окончательно уверился, что он не человек. Иначе почему уран прожег егоело и вызвал метаморфозы? Это открытие не удивило и не ужаснуло его. Он ждал и думал. Думал и ждал.

Но вот он испил живой человечьей крови и переродился. В первые мгновения он не чувствовал в себе перемен. Он казался себе прежним. Быть может, чуточку другим. Как человек, надевший новые башмаки, которые ему жмут. Выяснилось, что башмаки жали изрядно. Когда он увидел кота под колесами авто и услышал его предсмертный вопль, ему показалось, что весь мир зовет его на помощь. Та загадка жизни и смерти, которую он не мог решить, потешая людей на арене, вдруг открылась ему в вопле беспомощного животного, кричащего человеческим голосом. И вся штука была в том, чтобы этот вопль услышать. Ведь другие остались глухи. Даже Элий не слышал крика.

Даже Элий...

В ту ночь Юний Вер долго бродил по улицам поселка. Что-то его тревожило. Бок не болел, но внутри было муторно. Он подходил к окнам, прижимался лбом к ставням, тоска его переполняла. Он хотел проникнуть в каждый дом, испытать чувства, что испытывали обитатели жилища, сидя в триклинии за столом.

Утром он кинулся обнимать своего спасителя и друга так, что у того затрещали ребра. Потом расплакался. Летиция гладила его по голове и жалела немного по-детски, будто большую куклу, потому что сама еще не была матерью и не умела жалеть по-настоящему. Она немного играла, подражая взрослым. Но и за это неумелое сочувствие Вер был благодарен.

Они пошли на похороны Магны. Вер долго гладил волосы девушки, ее густо запудренное почерневшее лицо, и сердце его разрывалось. Потом он взглянул на стоявшую рядом женщину в трауре и понял, что испытывает в этот миг ее чувства. Он ужаснулся. С похорон он не пошел на поминальную трапезу, а убежал в горы. Сидел на скале, смотрел вниз и пытался понять, что же случилось. Его невидимая когорта расселась на уступах у него за спиной. Они незлобливо переругивались и ждали. Они привыкли ждать.

К утру он спустился назад, в деревню. И тут обнаружилось, что чувства Вера несколько притупились. И хотя он продолжал испытывать чужую боль и отчаяние, чужую нежность и чужую любовь, чувства больше не захлестывали его, как накануне. Он просто понимал их, как обычный человек понимает знакомую речь.

На следующий день Ганс повез их в своем авто в Кельн. Элий с Летицией сидели напротив Вера. Всю дорогу Вер говорил юной женщине комплименты и предлагал Элию присоединиться. Но тот лишь улыбался сквозь зубы. Царапины на плечах и голове уже не болели. Но вот ноги после ледяной воды колодца ломило невыносимо. Элию хотелось скрипеть зубами, а не хвалить цвет лица или прическу Летиции. И Юний Вер ощутил эту боль, грызущую изуродованные ноги, и желание немедленно вколоть дозу морфия, и вспомнил - за Элия - решение не прибегать к морфию, а перетерпеть боль. Он испытывал отчаяние молодого и сильного человека, осужденного вечно маяться со своим увечьем, и почти нечеловечью решимость недуг перебороть. Он посоветовал Элию заснуть и будто невзначай махнул ладонью перед его лицом. И тот забылся легким сном, в котором боль начала постепенно стихать, и Элию стало сниться что-то веселое, забытое, из детства, еще до войны, отчего Элий улыбнулся во сне.