* * *

В следующую среду, тридцатого сентября, Айрис причесалась чуть тщательнее обычного и чуть ярче подкрасила глаза. В Эбберли должен был вернуться Дэвид Вентворт.

Он уехал в Лондон сразу же, как только стало известно, что отпечатки пальцев на ноже совпали с отпечатками Руперта: позвонил инспектор Годдард и сказал, что ни Дэвида, ни кого-либо ещё в Эбберли больше не задерживает. Убийца установлен и уже арестован.

Айрис как раз собиралась съездить в Тэддингтон-Грин кое-что купить и выкатывала велосипед. Дэвид вышел во двор специально, чтобы ей про всё это сказать.

– Он что-нибудь… – Айрис дёрнула плечами, не зная, как лучше спросить. – Руперт хоть что-то объяснил? Наверное, такие вещи по телефону не сообщают, но…

– Я спросил то же самое. Потому что я и понимаю, почему он это сделал, и не понимаю тоже. Неужели за это можно убить?!

– Видимо, можно, – сказала Айрис.

– И я хотел спросить кое-что у вас.

– Что именно?

– Почему вы не сказали про нож мне? Почему сначала вызвали Годдарда? Боялись, что это я – убийца?

– Нет, если бы это были вы, вам не нужно было бы присылать сюда взломщиков. Вы бы нашли способ пробить дыру в стене в собственном доме. Я просто подумала, вы захотите или сами разделаться с Рупертом, или…

– Или?

– Или спасти его.

– Вы думали, что я стану спасать убийцу своей матери?!

Айрис посмотрела Дэвиду в глаза:

– Скажите честно, вы бы хотели, чтобы тело никогда не находили? Если бы вы вернулись на месяц назад и у вас попросили разрешение на посещение парка, вы бы не хотели… отказать, и всё бы тогда осталось как было? Вы бы не узнали, что произошло с вашей матерью, но и не узнали, что сделали Мюриэл, Энид, Руперт?

Дэвид медленно выдохнул.

– Ничего исправить уже нельзя.

Меньше чем через час Дэвид уехал в Лондон – разбираться с накопившимися делами. Айрис тоже решила поехать в Лондон, к матери. У той на вечер уже были запланированы танцы, как Айрис поняла, какой-то конкурс; участие нельзя было отменить, не подведя при этом других людей, так что мать ушла, а Айрис весь вечер сидела в их маленькой квартирке одна. Она легла спать раньше обычного, устроилась поуютнее в своей старой кровати и долго лежала, вслушиваясь в шум машин под окном, смех людей, возвращающихся домой из пабов, и неразличимые слова песни на французском, которую кто-то всё ставил и ставил заново. Звуки были знакомыми и всё же иными, чем были в детстве. Она сама была иной, чем в детстве. Иной, чем даже два месяца назад.

Даже если она вернётся сюда, всё будет по-другому.

И Эбберли стало другим. В нём больше не было тайны. Она умерла в тот момент, когда окровавленный нож выпал на груду камней.

Стоило ли вообще возвращаться туда?

Утром за завтраком Айрис рассказала матери историю Клементины Вентворт и её сыновей. Если и был в мире человек, которому она доверяла, то это была её мать. Айрис знала: она умеет хранить секреты.

Мать слушала, не перебивая, и только выражение лица менялось: иногда она изумлённо приподнимала брови, иногда едва ли не брезгливо морщилась, но чаще всего на её лице было то прохладное и разочарованное выражение, словно она хотела сказать, что в этом безумном мире уже ничто не может удивить её слишком сильно.

В конце рассказа Айрис добавила:

– Я разговаривала с миссис Пайк, и она сказала, что леди Клементина чувствовала, что ребёнок не её, поэтому и не любила его, всячески избегала. Что материнское сердце не обмануть… Как ты думаешь, это правда? Могло такое быть? Веришь ты в такое?

Мать поймала прядь своих блестящих волос и начала накручивать её на палец – жест, который так нравился Айрис в детстве, что она стала его повторять, а сейчас скорее раздражал своей манерностью.