– У этой миссис Пайк есть дети? – спросила мать после того, как намотала на палец три колечка волос.

– Нет.

– Я так и подумала. Материнское сердце ничего такого особенного не знает, Айрис. Ни-че-го. Это просто выдумки. Я думаю, что леди Клементина просто была так устроена или измучена тяжёлыми родами. В тех обстоятельствах она своего ребёнка тоже не полюбила бы. И это её мучило. Ведь она должна его любить, а не любит. И когда появился этот священник и рассказал ей про подмену…

– Она обрадовалась, – поняла вдруг Айрис. – Она нашла причину, оправдание.

– Наверное, она именно так всё и объясняла себе: не я не люблю, а просто он – не тот. Люди всегда так делают. А другой ребёнок был для неё вторым шансом. Думаю, она полюбила его ещё до того, как увидела. Внушила себе ту любовь, которая не родилась сама собой.

– Я всё думаю, могли ли она устроить всё иначе? Ведь если бы она не пыталась сохранить тайну до конца, то была бы жива.

– Мы никогда этого не узнаем, – мать покачала головой. – А я тоже хочу тебя кое о чём спросить. Ты хочешь там остаться после всего? В Эбберли?

– Да, я хочу. И не потому, что не нашлось лучшего места, просто хочу.

* * *

В Эбберли Айрис приехала в понедельник утром. На станции её, как всегда, встретил Уилсон, и, несмотря на то что Айрис ездила этой дорогой уже не раз, ей всё равно казалось, что впереди её ждёт что-то неиспытанное и неизведанное, новая глава в её жизни.

Она и сама не понимала, откуда это предчувствие, почти что трепет.

Когда плотные ряды деревьев разошлись перед ней, точно половинки занавеса, и она увидела дом, то поняла вдруг, что он не изменился. В зелени деревьев появились жёлтые и красные пятна, цветов стало совсем мало, но дом возвышался над парком всё с той же молчаливой, но многозначительной сдержанностью, словно главные его тайны всё ещё оставались сокрыты. Эбберли не стал расколдованным замком спящей красавицы, где все очнулись и пустились в пляс; он лишь позволил вырвать из своих стен одну загадку и хранил другие.

Работалось Айрис в эти дни на удивление спокойно. Она не думала ни об арестованном Руперте, ни о предстоящем суде, ни даже о Дэвиде… Её это не касалось. Она отпустила эту историю, хотя и чувствовала в ней какую-то незавершённость.

Дэвид, хотя его и ждали к обеду, приехал около шести. Айрис уже закончила работать и вышла ненадолго прогуляться в парке, пока не стемнело, когда увидела машину.

Она гуляла не возле дома, а на нижней террасе, у пруда, но Дэвид Вентворт каким-то образом заметил её. Вместо того чтобы зайти в дом, он пошёл к ней.

– Я ездил в Кроли, – сказал он. – К Руперту.

– Господи, зачем?! – вырвалось у Айрис, но потом она поправилась: – То есть он ваш брат и… Я просто думаю, вам очень тяжело его сейчас видеть.

– Меня попросили Годдард и адвокат Руперта. Даже Кристина звонила. Он не даёт показания. Точнее, кое-что он говорит, но мало, на некоторые вопросы вообще не отвечает. Кристина и адвокат говорят, что из-за этого его могут не выпустить под залог – из-за того, что он не сотрудничает со следствием. А Руперт упёрся… Как обычно. Годдард решил, что он может что-то рассказать мне.

– Да с чего это? Руперт вас… – Айрис хотела сказать «ненавидит», но сдержалась. – Он вас не жалует. Вряд ли захочет сделать вам одолжение.

– Он может захотеть сделать мне больно.

У Айрис в груди что-то точно сжалось в кулак – в обиде и бессильной ярости. И потом к глазам подступили слёзы: от жалости к ним обоим. Ко всем троим. Потому что и Руперт в какой-то мере был жертвой.

– Он что-то сказал? – срывающимся голосом спросила Айрис.

– Да, и оказалось, что вы почти во всём были правы.