Автомобиль остановился перед входом в дом. Валери осторожно переступила через ледяную дорожку на тротуаре и нажала на кнопку домофона. Она неплохо знала этот квартал с его многочисленными кафе, однако ни разу не обратила внимания на скромное здание издательства, где печатался Клеман‑Амруш.

– Кто там? – послышалось из домофона.

– Из Министерства внутренних дел. У меня назначена встреча с мадемуазель Кардоной Кампо, – ответила Валери.

Дверь открылась, и Валери увидела мощеную аллею, почему‑то напоминавшую вход в тюрьму. Ее встретил мужчина, разглядывавший ее с нескрываемым любопытством. Валери сразу узнала консьержа, хотя ни разу с ним не встречалась: в Отделе секретных дел о ее памяти на голоса ходили легенды.

– Вы – мадемуазель Валери Трико, капитан полиции из Министерства внутренних дел? – спросил консьерж.

– Мадам Трико! – поправила Валери.

– Извините…

Хотя Валери не была замужем, она не выносила, когда ее называли «мадемуазель».

В глубине души Валери придерживалась феминистских взглядов и вполне могла поставить зарвавшегося мужика на место хлестким словцом или парой оплеух – тут все зависело от места и собеседника. Она прекрасно владела боевыми искусствами и даже выработала на основе дзюдо и французского бокса свой индивидуальный стиль, который придавал ей уверенности. В школе полиции Валери приобрела репутацию опасной женщины, ее прозвали «Человеком‑бомбой», так что однокашники старались держаться от нее подальше и не навязываться в кавалеры.

Дюрозье, славный и миролюбивый юноша, был младше Валери на год и закончил школу годом позже. Он познакомился с ней во время беспорядков в Лионе, когда крестьяне из долины Роны жгли машины на площади Белькур. Дюрозье зажали четверо дюжих парней и потащили к подъезду многоквартирного дома, где собирались всыпать ему по первое число. Лейтенант‑стажер уже предвидел конец своей карьеры, так и не успевшей толком начаться.

– Эй, телка, хочешь посмотреть, как мы легавого отделаем? – завидев Валери, прокричал один из хулиганов.

Эта девчонка в застиранных джинсах и с усыпанным веснушками лицом надолго запомнится буйным виноградарям, не говоря уж о самом Дюрозье. Два профессиональных удара ниже пояса и два апперкота в нижнюю челюсть и в живот – и 150 килограммов мускулов, накаченных на тяжелых полевых работах, повалились на землю. В полном восхищении Дюрозье взял протянутую ему руку и перешагнул через неподвижные тела жертв полицейских репрессий.

– Идите сюда, здесь теплее, – окликнул ее консьерж.

Девушка пошла за консьержем, который, прихрамывая, провел ее в освещенную неоновыми светильниками привратницкую, стены которой были заставлены книгами.

– Так вы расследуете убийство этого несчастного Перси? – попытался он завязать разговор.

– Отведите меня к пресс‑атташе, пожалуйста, – ледяным тоном ответила Валери.

Ашиль мгновенно сообразил, что с этой женщиной шутки плохи.

– Да, конечно, сейчас мы ей позвоним, нашей дорогой Кардоне. Так что теперь господину Клеман‑Амрушу нечего бояться, полиция позаботится о его безопасности…

Ашиль снял трубку с аппарата из черного бакелита, которому самое место было в Музее коммуникаций, и набрал номер.

Зажав в руке трубку, консьерж взглядом раздевал Валери.

– Смотрите‑ка, птичка, похоже, улетела! А еще пять минут назад была на месте!

Он подошел к окну и вытянул худую шею, чтобы лучше видеть, что происходит во дворе.

– Странно, кажется, в ее кабинете не горит свет. Не могла же наша красотка просто исчезнуть. Я что‑то не видел, чтобы за ней заезжал ее дружок.