Злой морозный ветер трепал полы полушубков и шинелей, снег бил в лицо, однако никто из воинов даже не поежился. Стояли как вкопанные. Ели глазами начальство.

— Отделение, по порядку номеров — …тайсь! — скомандовал Зыкин, пряча в карман выброшенную генералом бумажку. Шутки шутками, а секретность секретностью. Нельзя такими бумажками разбрасываться. Попадет в недобрые руки, и задумается враг, что такое У-18-Б.

— Первый, второй, третий… — задергала разношерстная шеренга головами. — …одиннадцатый!

Одиннадцатый — мичман в черной шинели с горящими желтым огнем пуговицами, бляхой ремня и «крабом» на фуражке — выступил на шаг вперед:

— Расчет окончен!

Техники завершили разгрузку черных ящиков, расставили их полукругом и скрылись в тепле вертолетного брюха. Полковник Авакумский спрыгнул на лед, боязливо притопнул — не провалится ли — и принял из нутра громыхающей машины две фанерные посылочные коробки.

— Дневальный, почему не все в строю?! — нахмурился Евахнов.

— Товарищ генерал, старший прапорщик Хутчиш направлен в санчасть! — отрапортовал Зыкин, ненароком глотая снежинки.

Не мог же он объяснять, что самому крутому из «чертовой дюжины» обитателей сверхсекретного объекта, бойцу мощностью десять мегатонн, который по заданию Родины за последние три года пару раз спас мир от порабощения, — что ему начхать и на генерала, и на построение. И что дрыхнет в данный момент старший прапорщик Хутчиш у себя в апартаментах номер тринадцать.

— Ладно, Зыкин, — наконец позволил себе подобие улыбки генерал. — Встать в строй.

— Есть! — исполнил команду дневальный.

Из вертолета выпрыгнули пять фигур в ярко-белых даже на фоне снега куртках с отороченными мехом, надвинутыми на лица капюшонами, и засуетились вокруг ящиков, успевших, благодаря снегу, из черных превратиться в серые: растянули и подключили какие-то провода, расчехлили какие-то футляры, слаженно и, главное, абсолютно молча, расставили какие-то блестящие стойки… Зам по тылу махнул рукой пилоту, и оглушительный грохот пропеллера перерос в надсадный вой. Вертолет отлепился от тверди, в облаке снега поднялся в воздух, качнул на прощание балочными подвесками с ракетами и взял курс обратно на Москву.

Стих вдали рев двигателей, унялась снежная круговерть; над Муринскими болотами вновь воцарились тишина и зимнее умиротворение. Вертикально падали крупнокалиберные снежинки, касались черных зеркал воды в тринадцати прорубях и таяли, не рождая кругов.

Генерал снял папаху, двумя хлопками ладони отряхнул ее от снега и вновь водрузил на голову. Пошел вдоль строя. В тиши после рева двигателя снег очень громко скрипел под его парадными ботинками.

Весьма не понравилось Евахнову, что старшина Кучин небрит. И уже готово было сорваться с языка Евахнова «Два наряда вне очереди», но вспомнил товарищ генерал о цели визита и решил на этот раз парня простить.

— Товарищи бойцы! — Он остановился и закачался с пятки на носок перед строем. Хрусть-хрусть, хрусть-хрусть. — От имени командования Вооруженных сил России поздравляю вас с Днем Рождества!

— Ура!!! — коротко рявкнула дюжина глоток — так, словно рявкала сотня, а то и тысяча бойцов.

— Однако не стоит забывать, товарищи воины, что международная обстановка… Доровских, я к кому обращаюсь?.. Продолжает оставаться крайне напряженной…

Генерал запнулся, шагнул к мичману Мильяну, крайнему слева, и похлопал того по груди. Вроде как поощрительный жест. Но на самом деле генералу просто показалось, что под шинелью у мичмана припрятана бутылка. Действительно — просто показалось.