Начало операции назначили на двадцать два ноль-ноль. К счастью, эпицентр грозы переместился далеко на юг, и никакие вспышки молний не рассеивали черноты ночи.

В двадцать два ноль-ноль Альберт приступил к перезарядке фотоаппарата. С самого начала возникли непредвиденные трудности. Доски, за которыми был спрятан аппарат, сверху заклинило. Когда же Катажина попыталась раздвинуть их силой, они угрожающе затрещали и за ними, как ей показалось, что-то сползло вниз. Что именно, осталось неизвестным: решив работать исключительно ощупью, великий Альберт не захватила с собой ни фонарика, ни какого-либо другого источника света.

Наконец Катажине удалось перезарядить фотоаппарат и спрятать его обратно в тайник. Доски опять затрещали, и опять за ними что-то с хрустом сдвинулось с места.

— Тише, — едва слышно прошептал откуда-то из-за двери Влодек.

«Хорошо тебе давать советы!» — мысленно сердито воскликнула Альберт. Однако Катажина уловила в голосе Влодека тревогу и нежность и немедленно приказала Альберту заткнуться. Затем она приступила к следующему этапу работы: подключению сигнальной системы к новой скульптуре.

Сделать это было чертовски трудно. Во-первых, работать приходилось в кромешной темноте. Во-вторых, фигурку нельзя было сдвигать с места, и вместе с тем требовалось присоединить к ней систему, приводящую в действие фотоаппарат и вспышку.

Разумеется, великий Альберт заранее тщательно все обдумала. Однако путь от замысла до исполнения, как известно, сплошь и рядом далек. В особенности если составляешь план при свете дня, а осуществлять его приходится, когда вокруг черно, как в преисподней.

Наконец Альберту удалось закрепить нейлоновую леску у основания фигуры и установить в нужном положении открывающую объектив гирьку. Осталось лишь подключить вспышку.

Великий Альберт со вздохом облегчения вытерла пот со лба и взглянула на фосфоресцирующие стрелки часов. Было двадцать два восемнадцать…

«Еще только две минутки», — с радостью подумала она.

Но тут где возле часовни раз и другой хрустнула, ломаясь, сухая ветка. В ночной тишине это прозвучало как два выстрела.

— Что происходит? — загремел голос магистра.

— Это все Пацулка! — немедленно завопила Ика. — Отстань, чудовище! Чего дерешься?! Спасите меня, пан магистр!

— Потом! — послышалось в ответ. — Это не Пацулка! Это в часовне!

Огромные ножищи затопали по каменистой тропке, стремительно приближаясь.

Катажина съежилась, замерла, затаила дыхание… Ика тщетно пыталась схватить взбешенного пана Потомка за рукав.

— В чем дело? Тихо! — раздался со стороны сарая злобный голос Толстого.

Казалось, ничто уже не спасет Катажину от разоблачения, что все ее усилия и труды пойдут насмарку, и весь остроумный, тщательно разработанный план провалится, сорвется, рассыплется в прах и т. д. и т. п.

Но тут Влодек — именно Влодек! — выказал блестящее умение молниеносно ориентироваться в критической ситуации.

«Нельзя позволить этому спятившему Дон Кихоту застукать там Каську, — лихорадочно соображал он. — Он, видно, уверен, что в часовню кто-то забрался. Надо сбить его с толку. Но как? А вот как! Пускай кто-нибудь перед самым его носом выскочит из часовни. Да! И этим кем-нибудь, — принял он решение, — буду я».

И в мгновение ока проскользнул внутрь часовни.

— Прячься, — прошипел он в ту сторону, где, по его представлениям, должна была находиться Катажина.

Затем, поскольку топот раздавался уже на ближних подступах к часовне, распахнул дверь и, ловко избегая пляшущей полосы света от фонарика, нырнул в крапиву, а оттуда в густой кустарник.