Наша рождественская елка, вся в звездах-огнях, с восковым херувимчиком – тоже вечнозеленое Дерево Жизни. Когда мы умрем и вернемся на родину, «в ту землю, где боги были детьми, то, может быть, эту райскую елку, всю в звездных огнях, снова зажгут для нас Аттис и Кибела, Папа и Мама.

XXIII

Кажется, нет хулы, которой бы люди не хулили Сына Человеческого. Но никогда, никому, кроме несчастных офитов, змеепоклонников, не приходило в голову, что Он – скопец. Нет, Муж совершенный – таков образ Его, нерушимый в Церкви и в сердце человеческом.

Что же значит евангельское слово о скопцах, сделавших себя скопцами ради царства небесного»? Почему оно сказано между благословением брака: «Будут два одною плотью» и благословением детей: «Их есть царство небесное»? Будь в Евангелии только одно из этих двух слов – или о браке, или о девстве-скопчестве, – все было бы понятно и просто. Но вот, их два – о поле и противополе. Эросе и Антэросе, как бы вечное «нет» земной любви – вечное «да» любви небесной; антиномия и здесь, как везде в Логосе-Космосе: «противное – согласное». Если бы центр был один, можно бы замкнуть круг земной бесконечности; но вот, их два, и круг земной разорван – начата неземная парабола.

XXIV

«Если это делают с зеленеющим деревом, то с сухим что будет?» Услышав это слово Несущего крест на Голгофу, кто-нибудь из Эллинов, шедших за Ним, мог бы вспомнить вечно зеленеющее дерево Аттиса, райское Дерево Жизни.

Вспомнить его могла бы и Жена Кровоточивая, воздвигшая в Кесарии Филипповой первый образ Господа, с прозябшим у ног Его, всеисцеляющим Злаком Жизни.

«Кто прикоснулся ко мне?» Так испугалась она, застыдилась «стыдной раны», что не посмела ответить, спряталась в толпе. Но вот, услышала: «дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя» (Лук, 8, 45, 48).

Может быть, прикоснулась к Нему, с Женой Кровоточивой, вся Аттисова – Атласова древность, чью «стыдную рану» не могли исцелить земные врачи, – мог только Небесный.

XXV

Пол и противопол, брак и девство: «кто может вместить, да вместит». Никто не вместил. «Многое еще имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить» (Ио. 16, 12). – «Те, кто со Мной, Меня не поняли» (Act. Petri cum Simone, с. 10. – Resch, Agrapha, 277. – Henneke, Neutestamentalische Apokryphen, I, 59).

Здесь, в братски-брачной, небесно-земной любви, агапе-эросе, поняли меньше всего; здесь лицо Неизвестного. Может быть, к Нему-то и ведет распятый Эрос – Аттис-Атлас.

8. Андрогин

I

Кто это, мужчина или женщина, трудно понять по облику нагого тела в древнейшей, от начала второго тысячелетия, стенной росписи Кносского дворца – «Собиратель шафрана», как по такому же облику на гематитовой печати офитского перстня трудно понять, кто распятый Вакх-Орфей, мужчина или женщина (Evans, The palace of Minos, 265). Если тот перстень магичен, то эта роспись – тем более. Все чародейственно в ней, как в царстве самого великого, по слову Платона, «чародея», Эроса; призрачно-прозрачно все – даже скалы, тающие, как морская пена, клубящиеся, как облака; розовость жемчужная на всем, как отблеск вечного вечера в саду Гесперид. Всюду, на зубчатых скалах, должно быть, подводной пещеры, в низких, как бы жертвенных, чашах, вспыхивают, вьются языками молнийно-белого пламени, огромные, богине Матери любезные, шафранные цветы.

Призрачно-прозрачно все, кроме человека: тело его, как из меди изваянное, мутно-голубоватое, напоминает дремлющий в подводно-лунном сумраке ил, или богов Атлантиды потопную празелень.