Я вас тоже. Что в этом плохого?
Ее карие глаза потемнели от гнева.
— Я нахожу вас наглым, а ваши манеры — отвратительными.
Он нахмурился:
— А я считаю вас истеричной и пристрастной. Так что и не жду от вас справедливости.
Это уязвило Ли, но она решила проигнорировать его выпад.
— Как вы посмели так себя вести с гостем моей тети?
— Кому-то же надо было поставить его на место. Вы были заняты тем, что с благоговением внимали всему, что нес этот старик.
— Я наслаждалась обществом талантливого ученого!
— Талантливого? Господи, да он никудышный педагог, бездарный писатель и недобросовестный исследователь.
— Что дает вам право так говорить? То, что его книги не входят в список бестселлеров газеты «Нью-Йорк таймс»? Или то, что вы указали на неизвестный ему источник? Но ведь Мелькиор сказал, что ему он не внушает доверия.
— Еще бы, надо же было как-то оправдаться. Он никогда и не слышал про эти письма. И я знаю много других документов, о которых он понятия не имеет.
— О, прекратите это хвастовство, Адам.
— Он насквозь лживый. Вы не обратили внимания на его акцент?
— Он… Я… Какое это имеет значение?
— Он вырос в Айове и за всю жизнь провел в Англии не более нескольких недель. Так почему же вас не удивляет, что он говорит с акцентом герцога Йоркского? Это все игра, Ли, он выдумал себе имидж и четко придерживается его.
— Даже если то, что вы говорите, правда, добиться такого положения с помощью одного имиджа невозможно.
Адам встал и подбоченился.
— Значит, вам удалось убедить Вербену вышвырнуть меня из дому после этой идиотской стычки с Мелькиором?
Ли покраснела. Она должна была сообразить, что ему сразу станет ясно, с какой целью она решила побеседовать с Вербеной. И едко заметила:
— Если безделье на солнце и есть форма вашего соавторства, то удивительно, что тетя до сих пор этого не сделала.
— Я честно выполняю свою часть работы. Это касается и книги, и хозяйства, от которого голова идет кругом.
Ли не могла отрицать, что Адам помогал так, как трудно ожидать от гостя, но ей стало не по себе после этого сердитого обмена мнениями, и она повернулась к нему спиной.
— Пойду в дом. Извините, что помешала.
Он схватил ее за локоть и развернул к себе лицом.
— Вы не умеете не мешать. В этом вы такая же, как и все из вашего племени.
Она попыталась вырваться из его железных рук.
— Мое племя? И что это должно означать?
— Ученый мир, снобы. Я пишу книги, понять которые не требуется ученой степени, значит, я не достоин даже сидеть за столом с вами.
— Вы пишете то, что отдает дешевой сенсацией, развлекательностью, ловко стряпаете то, что приносит деньги и успех…
— Какой восхитительный набор слов. И какую же из моих книг вы прочитали, чтобы стать столь авторитетным критиком?
— Я не прочла ни одной из них и не собираюсь этого делать. А теперь пустите меня.
Он еще крепче стиснул ее, не сводя с нее горящего взгляда. Оба тяжело дышали от злости.
Адам прищурил глаза с густыми золотистыми ресницами. Ли нервно облизала губы и тут сообразила, что он не отрываясь смотрит на них.
— Отпустите меня, — проговорила она сдавленным голосом.
Не обращая внимания на ее слова, Адам коснулся ее щеки и медленно провел пальцем по подбородку. Его прикосновение было теплым и легким, словно перышко птицы.
— Ваша кожа нежная, как шелк, — зачарованно пробормотал он. — Ваши щеки пылают. — Он наклонился и коснулся ее мягким и слегка влажным поцелуем. |