. – растерянно сказала Татьяна, быстрее обычного моргая маленькими глазами. – Сама не люблю долго прощаться… я у твоих родителей узнаю, как твои дела, как успехи… Позвоню и узнаю… Номер твой у меня есть… Ты обязательно напиши. Все будут рады. И возвращайся. Нам без тебя будет очень трудно… Договорились?
– Договорились, – неожиданно сдавленным голосом сказал я.
Она обняла меня тонкими, сильными, сухожилистыми руками и поцеловала в щёку.
– Ну, беги! – сказала она, наклонив голову и глянув поверх очков в действительности не маленькими близорукими блестящими глазами.
– Простите, – прошептал я, – вы идите, я с Валерой попрощаюсь…
– Правильно, – сказала она и подмигнула. – Всё! Мы простились.
Она быстро-быстро ушла. А я подошёл к Валере, который стоял у балетного станка, забросив на него ногу, прижавшись к ней всем туловищем, головой и обхватив ногу руками.
– Пантомиму не бросай, – не меняя позы, сказал он. – Это твоё. Уж поверь… А если решишь бросить, бросай и не вспоминай, понял? Раз и навсегда… Иначе изведёшься…
– Валера, – перебил его я, – а я думал о том, о чём ты меня попросил… Знаешь… Мне кажется, что лучше всего завершить «Парус» тем, чем ты его начинаешь…
– Как это? – выпрямившись и опустив ногу, спросил Валера.
– Ты начинаешь тем, что парус висит без ветра. Парус обвис, он даже не парус, а тряпка… Так?
Валера совершенно по-детски кивнул.
– Потом налетает ветер, – продолжил я, – парус оживает, он полон жизни, он летит… Ну а потом… Пусть ветер снова стихнет, и парус опять обвиснет без жизни, как тряпка… Но в ожидании нового ветра… По-моему, очень просто, ясно и грустно.
По глазам Валеры было видно, что он уже думает, как можно технически и пластически исполнить то, что я предложил.
– Я подумаю, – рассеянно сказал он.
– А я пошёл, – сказал я. – Спасибо тебе огромное!
– Тебе спасибо! – ответил Валера. – Не пропади в этом мире.
Я протянул ему руку, а он манерно, но искренне обнял меня своими выразительными пантомимическими руками.
Выходя из зала, я зачем-то обвёл его взглядом… За окном заметно стало вечереть. Я не знал, что больше не побываю в этом зале никогда. Не знал, что больше не увижу никогда Валеру, не узнаю, где он и как, не буду знать, что с ним, жив ли…
Просто тогда я ещё не знал значения слова «никогда».
БЕЗМОЛВИЕ
Накануне я не находил себе места. Не мог ни сидеть, ни стоять. Мне нужно было что-то делать, чтобы не думать о предстоящем. Дело в том, что я никогда надолго из дома не уезжал. Ни разу не был в пионерском лагере. Один раз попробовали родители меня отправить в такой лагерь, сказали, что там будут новые друзья, спорт, палатки и костёр. Я нафантазировал себе всё это и буквально сам рвался. Меня туда привезли, оставили, а через три дня родителям позвонил директор лагеря и попросил меня срочно забрать. Я не смог ходить в зловонный деревянный туалет с дырой, в которой находилась адски вонючая, булькающая бездна. Я не смог спать в одной комнате с семью лютыми мальчишками, которые в лагере были не в первый раз, и они сразу у меня всё стащили, а что не стащили, то отобрали. |