Дэвис рассмеялся.

– Слушай, а давай затеем что‑нибудь эдакое, – предложила Анна Кэт. – Сходим куда‑нибудь все вместе. В эту субботу. Пока я еще не начала работать. Можно съездить в центр. Зайти поесть в «Бергхофф». Посмотреть памятники архитектуры. А? Что скажешь?

На субботу назначено трем пациентам. На периферии сознания мелькнул экран компьютера и три выделенные голубым цветом фамилии. У многих пациентов не было возможности взять отгул и прийти к нему на неделе. Он сотни раз объяснял это Анне Кэт.

– Ладно, давай. Здорово будет.

– Я все устрою, – прощебетала Анна Кэт, вскочила, обошла его стол, неслышно ступая в своих теннисках на плоской подошве, и прижалась к его щеке. Потом выпрямилась – Дэвис заметил, что на ее лице отпечатались и тут же стали исчезать красные отметинки от его отросшей за день щетины. Вообще‑то он должен радоваться, что дочь‑подросток сама предлагает проводить с ним время.

– Я пойду часок на «Монстре» позанимаюсь, потом в торговый центр загляну, в «Олд Орчард», и к Либби. К ужину не ждите. – Анна Кэт вышла.

Дэвис слышал, как она попрощалась с Эллин, девушкой из регистратуры. Он повернулся к окну и вскоре увидел, как дочка, постепенно разгоняясь, выезжает на дорогу на своем велосипеде. Ее длинные волосы, выглядывавшие из‑под шлема, развевались на встречном ветру.

– Я люблю тебя, – произнес он тихо. Последнее время он частенько так говорил, просто чтобы лишний раз произнести эти слова вслух.

4

Как‑то раз года два тому назад Микки Педант встречался с другом (на сей раз с единомышленником, так сказать, соратником) в его машине. Они остановились у стадиона; заднее сиденье откидывалось, а за ним, в багажнике, был встроенный холодильник, и друг угостил Микки бутылочкой газировки. В «катласе» Микки такой штуки не было, но он сразу понял, что это вещь полезная, и смастерил нечто подобное в своей машине. Посередине заднего сиденья он вырезал ножовкой отверстие величиной с коробку из‑под обуви; пристроенный на место вырезанный кусок сиденья выпирал, как лишний подлокотник. Правда, если бы кто‑то случайно облокотился на этот странный выступ, все устройство, возможно, развалилось бы. К счастью, он уже давно никого не возил на заднем сиденье.

Когда‑то он сажал туда своих сыновей – в те времена он дерзнул создать семью, родить детей и в таком виде предстать перед Богом. Теперь‑то он понимал, что все мы уже рождаемся грешниками. Точнее сказать, нами с рождения движут звериные инстинкты: выживать, искать удовольствия и размножаться. Если ты богобоязненный человек, если ты любишь Бога, то обязан сублимировать, направлять на что‑то другое энергию первых двух побуждений и лишь на третье можешь ответить действием. Это своего рода парадокс: Господь хочет, чтобы люди жили и размножались, дабы распространять Слово Его на Земле. Но в конечном итоге жизнь физическая, телесная мало что значит и для Владыки нашего, и для Его истинных последователей. А смерть не значит вообще ничего. Как там сказал Джон Леннон? «Умирая, мы словно пересаживаемся из одной машины в другую». Этот Леннон был то ли агностиком, то ли буддистом, то ли кришнаитом – короче, ненормальным, а вот про смерть все правильно понял. Жаль, что ему был неведом Иисус – тогда бы он узнал, насколько был прав.

Жена Микки, Бэв, спокойно относилась к тому, что у него были ружья. Ее отец был охотником, и она росла в доме, где всегда было полно оружия: винтовки, луки. Как это ни странно, она забеспокоилась только тогда, когда Микки захотел научиться ими пользоваться.