Джоан пришлось шарить по полу и подбирать их. Пока он обегал вокруг машины, чтобы сесть на пассажирское сиденье, Джоан даже в голову не пришло попытаться бежать, она была уверена, что не сможет его обогнать.

Он заставил ее выехать из безлюдного гаража. Сначала они двигались на восток, в направлении Бель‑Эйр, потом на северо‑восток к Мейну, все дальше и дальше от медицинского центра, в центр города.

– У тебя есть семья? – Его голос был ледяным и невнятным, как у робота.

Она кивнула.

– Родители. Братья. Не здесь, далеко, – проговорила она, стараясь, чтобы голос не дрожал так, как руки.

– Да нет, дети! – вспылил он и взмахнул пистолетом как молотком.

Она помотала головой. Он таки не объяснил, зачем ему это знать.

– Надо заботиться о своих близких, – сказал он.

– Что? – спросила она и тут же подумала, с чего вдруг ее потянуло задавать ему вопросы, которые могли его только раззадорить, или разозлить, или и то и другое вместе.

– Больше никто не имеет значения, – проговорил он мечтательно, пьяным и каким‑то, похоже, непривычно высоким для себя голосом – Твой сын. Мама. Чертова жена. – Он велел ей повернуть на восток, в направлении Мемориэла, престижного района неподалеку от Хьюстона. – Ты где живешь?

– В Шугарлэнде.

Он раскрыл ее сумку, вынул бумажник, достал водительские права и поднес их к самому лицу, чтобы разглядеть, что там написано, в свете уличных фонарей.

– Врунья, – сказал он и равнодушно уставился в окно.

Они проехали еще немного и остановились на пустой стоянке рядом с какими‑то офисными зданиями. Шесть часов спустя – всего‑то шесть коротеньких часов! – ее крик о помощи смогли бы услышать тысяч пять человек, не меньше. Сейчас здесь не было ни души.

Он снова схватил ее за волосы.

– Полезай назад!

Он прижал ее к сиденью коленом, приставил дуло пистолета к голове, как бы мимоходом обшарил сумочку и рассовал по карманам кое‑какую наличность, мобильный телефон и пачку жвачки. Затем он щедро прыснул ей в лицо из ее же баллончика, и это было скорее благом, рассуждала она потом, поскольку дало ей возможность сосредоточиться на рези в глазах, а не на том ужасе, который творился ниже.

А еще это был предлог, чтобы закричать. Хотя раньше, когда на нее накатывало темное, жуткое ощущение собственной уязвимости и она представляла себе, что с ней может произойти нечто подобное, она поклялась, что кричать ни за что не станет.

*

– Господи, Джоан, я ничего об этом не знал!

– Я и не хотела, чтобы ты знал.

– Почему?

– Потому что не хотела, чтобы ты смотрел на меня, как сейчас.

– Прости.

– Прекрати.

– Так почему ты решила рассказать мне об этом сегодня?

– Потому что мне кажется, что сейчас тебе нужен кто‑то, перед кем ты мог бы выговориться.

Я подумала, может, тебе легче будет раскрыться, если ты узнаешь, что я… – Она хотела было сказать «выжила» –…прошла через это. Я не пытаюсь представить все так, будто знаю, что испытала Анна Кэт. Но пока весь этот ужас был еще впереди, пока я сидела за рулем той машины, я представляла себе самое худшее. Представляла, что мою жизнь оборвет пуля или удар ножа. Бывали моменты, когда я смирялась с такой судьбой. Но я пережила это. Так же, как и ты. Так же, как ты пережил покушение. Пережил смерть Анны Кэт. Или переживешь. Но тебе нужно поговорить об этом, Дэвис. Прошло уже столько времени.

– Понимаешь, я все думаю, как это несправедливо, – проговорил Дэвис, нащупывая под пиджаком сквозь ткань выходной рубашки старую рану.