– Понимаешь, я все думаю, как это несправедливо, – проговорил Дэвис, нащупывая под пиджаком сквозь ткань выходной рубашки старую рану. – По каким‑то причинам – безумным причинам – нас обоих хотели убить, но вышло так, что она умерла, а я остался жить.

Джоан чуть наклонила стакан, ловя губами кусочек льда. Кусочек таял, она помолчала и произнесла не торопясь:

– С тех пор, как это произошло, ты на работе, будто во сне. Потому‑то я и удивилась, встретив тебя сегодня у Финнов. Так поступил бы тот доктор Мур, каким я знала тебя раньше.

– Может, я начинаю приходить в себя, – сказал Дэвис и заставил себя улыбнуться.

– Может быть. Ты вообще с кем‑нибудь об этом говорил? С врачом, например?

– Джеки и я несколько раз были на приеме у консультанта по семейным отношениям.

– Помогло?

– Трудно сказать. Но мы все еще семья… вроде как.

– Знаешь, ты всегда можешь ко мне обратиться, ну, если почувствуешь, что тебя что‑то беспокоит. Особенно если это касается работы. Я всегда готова тебя выслушать.

– Грегор и Пит говорили тебе что‑нибудь? Спрашивали обо мне?

– Ни разу за эти четыре года. Спрашивали, что я думаю по поводу того, как ты держишься. Еще тогда, после покушения на тебя и до убийства Анны Кэт. И все.

Дэвис заглянул в свой стакан:

– Тот, что напал на тебя. Почему он это сказал?

– Что «это»?

– Про «сына, маму и жену». Что он имел в виду, как ты думаешь?

– Мой психоаналитик объяснил, что он пытался таким образом извиниться. Оправдаться. Он знал, что поступает плохо, и пытался переложить вину хоть на кого‑то. Может, так оно и было. Не знаю.

– Его поймали?

– Нет.

– Как ты думаешь, ты смогла бы узнать его при встрече?

– Раньше считала, что да. Прошло уже десять лет. Он ведь изменился. И образ, оставшийся в моей памяти, тоже. По‑моему, я мысленно как бы состарила его, чтобы он всегда был старше меня, как тогда. Не исключено, что картинка вот здесь, – она постучала пальцем по голове, – уже не имеет ничего общего с внешностью того мерзавца.

– А ты до сих пор ощущаешь беспомощность? У тебя сейчас нет желания что‑то сделать, хоть что‑нибудь?

– Это ты о чем?

– Ну, найти того парня. Заставить его почувствовать то, что чувствовала ты?

– Пойми, Дэвис, для насильника в этом весь смысл. Он знает, я не смогу заставить его почувствовать то, что чувствовала я. Я могу его убить, но он при этом все равно останется победителем. Знаешь, бывают такие фильмы: там какой‑нибудь отпетый негодяй весь фильм творит черт знает что, а в конце хороший парень – полицейский или еще кто – впечатывает его мордой в стенку и убивает. Выкидывает из окна или башку в гребной винт сует, что‑нибудь в этом роде. Ненавижу такие истории. Не терплю, когда в конце плохого парня убивают. По‑моему, куда хуже остаться жить и ни на секунду не забывать о том, что совершил.

– М‑да. Вот я действительно живу с тем, что он совершил.

Для Дэвиса «он» означал убийцу Анны Кэт, но Джоан не проводила различия между этим человеком и хьюстонским насильником: и тот, и другой были олицетворением безликого, безымянного зла.

– Зло заполняет собой пространство, – продолжала объяснять она. – Когда какой‑нибудь мужчина, творивший зло – это ведь почти всегда делают мужчины (впрочем, на эту тему мы можем подискутировать отдельно), – умирает, образуется вакуум, и этот вакуум затягивает кого‑то другого. Убить злодея не значит уничтожить само зло. На его место приходит другой.