– Так кем, как ты думаешь, он был? – спросил жену Терри. Джастин поднес к его лицу голубого пластмассового динозавра – в ответ папа выпятил вперед нижнюю губу.

– Ты о ком?

Терри кивнул в направлении сына:

– Он. Тот парень.

– Ой, прекрати, а?

– Нет, правда.

– Они не могут нам этого сказать. Это противозаконно. Так что нет смысла об этом думать.

– Это клиника не имеет права нам говорить. А мы вполне имеем право это выяснить. Нанять, скажем, частного детектива или что‑нибудь в этом роде.

– Брось ты, – рассмеялась она.

– Должен же где‑то остаться письменный документ, черт побери. Представляешь, он вырастет, ты потеряешь где‑нибудь его фотку, а кто‑то его узнает – ну то есть узнает не Джастина, а того парня. Когда клонирование стало легальным, донор был еще жив, значит, умер он не так давно, правильно?

– Правильно.

– И потом еще вот это. – Терри задрал маечку Джастина – на спине у него была родинка, похожая очертанием на Западную Виргинию или на чайник с длинным носиком. Джастин, не глядя, рассеянно ударил папу по руке, и Терри отпустил край майки.

Марта улыбнулась и прикрыла глаза: она устала щуриться от лучей отражавшегося в озере солнца.

– Он часто произносит бранные слова, – задумчиво заметил Терри.

– Кто?

– Джастин.

– Ладно тебе глупости‑то говорить.

– Нет, правда. Тебе не кажется, что он слишком часто ругается для трехлетнего?

– Ты не ругайся при нем, и он не станет, – сказала Марта.

– А я и не ругаюсь.

– А только что?

– Когда?

– Секунд десять тому назад. Ты помянул нечистого.

– Это не считается. Я‑то говорю о совсем уж грубых словечках.

– Для него это просто слова. Смешные звукосочетания.

Терри промолчал, наблюдая, как сынок роет в песке канавки хвостом динозавра, а потом спросил:

– Ты никогда не задумывалась, не могли ли какие‑то воспоминания того парня – донора в смысле – передаться Джастину на генетическом уровне?

– Это как у Юнга, что ли?

– Это еще кто?

– Карл Юнг. Коллективное бессознательное.

Терри изобразил на лице презрительную усмешку – он всегда так реагировал, когда образованность жены, все эти учебники, которые она помнила чуть ли не дословно, косвенно угрожали его авторитету.

– Сегодня утром я увидел в руках у Джастина нож…

– Нож?

– Пластмассовый. Он прилагался к рогаликам.

– А‑а.

– Так вот, он делал вид, что режет, прямо по скатерти, и делал это вполне осознанно.

– Может, он просто видел, как ты режешь рогалики, и подражал?

– Нет, он держал нож как скальпель. Как будто делал длинные, ровные надрезы. Как хирург.

– Я тебя умоляю!

– Я знаю. Глупо, конечно. Я просто так говорю. Представляешь, вдруг окажется, что тот, другой, был врачом. Вот здорово будет, правда?

– Ну, если врачом, тогда понятно, откуда ругательства – с площадки для гольфа. – Марта улыбнулась.

Шутка и правда была смешная, но Терри не засмеялся. Марта никогда не воспринимала его всерьез и тут же отбрасывала любую, даже самую стоящую мысль, если она исходила от него. Когда‑то он восхищался ее умом, не сознавая, что со временем ум может трансформироваться в высокомерие. Работал в их семье именно он, он же платил за оба дома, и обе машины, и дорогостоящие поездки на отдых из солидных доходов на фьючерсном рынке, но студентом в свое время был посредственным.