|
Вдруг вижу: в кустах сидит некое существо – ростом мне примерно по пояс, совершенно бесформенное, однако сопит и шевелится. Не без опасения я стал осторожно приближаться к потенциальному инопланетянину. Заметив меня, существо подпрыгнуло, нечленораздельно заорало, сверкнуло фотовспышкой и поспешно удалилось, прыгая как стреноженный конь – двумя ногами сразу. Меня посетило немедленное озарение: «Аномальщик в кустах сидел. Даже посрать с фотоаппаратом ходит – бдительный, сцуко!». Решив свои неотложные дела, я побрел назад в палатку, предвкушая, как расскажу страшную историю о встреченном в лесу гигантском кенгуру…
Так мы оттуда и уехали ни с чем, но история эта получила вскоре неожиданное продолжение. Где-то через месяц в музее им. Крамского открылась выставка «Аномальные явления Воронежа и области» (или что-то в этом роде). Считая себя ветеранами аномального дела, мы не могли упустить возможности завистливо подивиться на достижения конкурентов. Мы-то так ни одного инопланетянина и не поймали… Вообще-то на выставке было много интересного, в том числе мужик, который за небольшую сумму мерил омметром биополе, но мое внимание привлекла одна фотография. На ней была весьма качественно изображена моя плащ-палатка. Струи дождя и ветви деревьев придавали ей вид романтический и загадочный. Под фотографией была подпись: «Призрак монаха в Новохоперской аномальной зоне».
Так что я считаю, что съездили мы тогда не зря. Инопланетянам, конечно, свински повезло, зато я привидением побывал. Много ли народу может похвастаться, что их фотография в музее висела? Отож…
Вне серий
Адмиральский чай
Лучше пидор на рее, чем акула в трюме
К рассвету шторм, наконец, начал стихать. Линейный броненосец «Громовержец», флагман вольной флотилии «Полторы пушки», мотало по волнам уже восьмые сутки. Стальную громаду восемнадцати тысяч тонн водоизмещения швыряло огромными валами как утлую рыбацкую шаланду; тонны воды, прокатываясь по палубе, снесли все, что было плохо принайтовано, и даже кое-что из того, что было принайтовано хорошо. Ходовая рубка качалась с такой амплитудой, что даже мичман Степан Матроско, рожденный, по его словам, в барбете под пушкой, ходил бледный с прозеленью и частенько отлучался в кают-компанию за порцией рома. Чтобы не стать лагом к волне, корабль держал машины на полном ходу, и прочный корпус вибрировал, расшатывая заклепки переборок. Кочегары буквально валились с ног, а угольные бункера стремительно пустели. Когда форштевень броненосца, прорезав очередную волну, повисал в облаке пены, у капитана каждый раз екало внутри – казалось, что корабль переломится пополам, не выдержав напора стихии. Но все когда-нибудь кончается, и небывалой для этих широт силы шторм, утробно порыкивая громами небесными, откатился постепенно к зюйду, оставив на память о себе мерную зыбь на поверхности Срединного Океана, куски адмиральского катера на верхней палубе и течь в трюме. Как только стало ясно, что худшее позади, Александр Ефимович Мещерский, потомственный капитан в пятом поколении, чьи предки ходили еще на панцирных броненосцах класса «Глуар», наконец смог позволить себе покинуть мостик. Махнув рукой на рвущегося к нему с докладом старпома – «Потом, потом!», – он добрался до адмиральской каюты, которую занимал как временно исполняющий обязанности командующего флотилией, и, рухнув на койку, заснул не раздеваясь.
Разбудил его стук в дверь. – Сан Фимыч! А Сан Фимыч! Господин капитан! – голос был робок, но полон решимости. Если уж старпом решился разбудить капитана, то уж точно не отстанет, пока своего не добьется. Мещерский, поднявшись, недовольно посмотрел в зеркало на мятый китель и опухшее со сна лицо. |
