Во всяком случае, в узкой бойнице, которую он видел где‑то высоко вверху, сияли звезды; значит, была ночь. Он лежал на спине, голова покоилась на круглых коленях Каллы, а Саринома прикладывала ко лбу мокрый холодный компресс. В затылке ломило, перед глазами еще плавали цветные круги.
Застонав, Блейд попытался сесть, но ласковые женские руки придержали его за плечи. Это прикосновение, такое осторожное и нежное, окончательно привело разведчика в чувство; он отвел ладони Сари, уперся локтями в пол и сел.
Стены их узилища, сложенные из грубо обработанных каменных глыб, уходили вверх на десять ярдов, так что Блейду показалось, что он находится в какой‑то башне, круглой и массивной. Бойница – или узкое окно, забранное решеткой, – виднелась под самым сводчатым потолком: черный вытянутый прямоугольник, в котором удавалось разглядеть дюжину звезд. Дверца, окованная железом, была врезана в стену на высоте человеческого роста, и к ней вел щербатый каменный пандус – с него‑то, несомненно, и скатился Блейд, когда его швырнули в эту темницу. Рядом с косяком в щели между камнями торчало кольцо, держалка для факела; его неверный свет позволял рассмотреть стены и пол камеры, тоже вымощенный камнем. В дальнем ее конце находилась плита с темневшим в ней отверстием, из которого тянуло запахом нечистот. Помимо примитивного санитарного приспособления, в обстановку этого номера‑люкс входили две охапки гнилой соломы: на одной сейчас восседал Блейд, на другой, около пандуса, скорчился Джейдрам.
– Что с ним? – разведчик показал подбородком в сторону свалтала, и тут же лицо его передернулось гримасой боли.
– Ничего страшного… – пальцы Сариномы ощупали затылок разведчика; он морщился, но терпел. Если не считать твоей раны, мы не пострадали, Талзана. У Джейдрама болит не тело, а душа.
Уязвленное самолюбие, отметил разведчик, но промолчал; к тому же, его познания в оривэе не позволяли произнести эту реплику вслух. Голова у него постепенно перестала кружиться, и теперь он заметил, что Калла держит в руках большой глиняный кувшин, а рядом с ней на деревянном блюде лежит каравай хлеба. Сари по‑своему расценила взгляд разведчика
– Хочешь пить? Или есть?
– Да.
– Хорошо, – женщина кивнула. – Камень попал в тебя на излете, иначе ты бы не отделался шишкой… Она помолчала, глядя, как Блейд торопливо насыщается. – Но скажи, почему ты выключил палустар? Ты рисковал получить сотрясение мозга!
Разведчик пристально взглянул на Сариному; в карих глазах посверкивали крохотные отражения факела.
– Тот солдат, Гворд, назвал меня вруном. Я хотел свести с ним счеты…
– Ну и свел бы!
– Только в честном поединке. Иначе это было бы убийство.
– Ты же убил его людей не отключая палустара…
Как всякая женщина, она не могла понять того, что было совершенно ясно Блейду. Мужчины сражаются ради славы или чести, ради жизни или отмщения; но эти битвы – разные, и не в каждом поединке уместно надевать броню, непроницаемую для ударов противника.
Махнув рукой, чтобы прекратить дискуссию на эту тему, Блейд повернулся к Джейдраму.
– Иди сюда. Поешь.
Свалтал слабо покачал головой. Блейд, понимая, что он сейчас чувствует, тем не менее не собирался оставлять его в покое.
– Килата сия! Иди сюда, я говорю! Надо поесть и восстановить силы. Мы все зависим друг от друга, и я не хочу, чтобы ты свалился от слабости, когда мы сбежим.
Джейдрам внял доводам рассудка. Поднявшись, он подошел к Блейду и женщинам и сел рядом. Лицо его выглядело угрюмым, но он выпил немного воды и сжевал краюху хлеба.
– Так, – произнес разведчик, когда с трапезой было покончено, – кам! Хорошо! Теперь ты будешь тассана, катори и ассам!
– Барет, – коротко ответствовал Джейдрам, что означало – обязательно. |