– Может, потому что ты и в самом деле прощаешься?

Рэми в это не верилось. Он знал, что не забудет ни этого утра, ни слов Мираниса. Не забудет того покоя, который подарила ему, наконец то, Кассия. И брата… которого обрел так недавно. Виссавия… в Виссавии у него нет никого. И ничего.

– Ты тоже думаешь, что я поддамся сладости покровительства богини? Виссавийской лжи и лицемерию? Их жестокости, происходящей из наивности? – и почти шепотом добавил: – Ты на самом деле думаешь, что я тебя брошу?

– Я думаю, что ты выберешь правильно, Рэми, – и Рэми узнал, наконец то, того шального, но мудрого друга, перед которым склонил недавно голову. – И… увы, тебе придется выбирать между Кассией и Виссавией. Не между мной и Виссавией.

Мудро, да не совсем. Кассия так же нуждается в его помощи, как и Виссавия, если не больше. И это из за Виссавии пришел в Кассию Алкадий, из за Виссавии пытается получить власть в Белых землях, из за нее охотится на Мираниса, стаскивая его с трона.

И Виссавия не дала Рэми исправить ее же ошибку! Но… Рэми опустил голову, сжав с силой перила беседки. Один вопрос он все же должен был задать.

– Мир… – прошептал Рэми, внезапно слабея. – Тебе действительно так тяжело… потому что я твой телохранитель? То, что ты сделал… ты сделал потому что тебе ненавистно, что я рядом, правда?

И застыл, мучительно ожидая ответа. Он знал, чувствовал, что Миранис подбирает ответ, и его молчание, ожидание было мучительными… Рэми взмок, по позвоночнику его пробежала капелька пота и, казалось, что ответа не будет никогда, когда Миранис начал говорить:

– Да, мне должно быть тяжело, не так ли? Потому что ты тот, кого любит народ и ненавидят слабые арханы? Потому что ты сверкаешь так, что глазам больно? Потому что рядом с тобой все кажутся себе… нечистыми, слабыми, беспомощными? Когда в тебе поднимает голову целитель, кажется, что ты утопишь весь мир в своей любви и милосердии. Когда в тебе говорит Аши, каждое твое слово режет своей правотой… и, как и твои виссавийцы, ты бываешь безжалостным в твоей правоте.

Рэми молчал… сжимая с силой перила беседки. Ждал. Ждал, пока Миранис выскажется.

– Да, Рэми, рядом с тобой тяжело. Тяжело быть твоим принцем. Тяжело быть выше тебя, а при этом казаться менее заметным. Но, ради богов, ты напомнил мне, что я не твой принц, я твой друг, твой побратим… я всего лишь сосуд, ожидающий не Нэскэ, ты же… ты же уже сейчас носишь себе душу одного из двенадцати. И, если мы с этой ношей родились, ты, дитя Виссавии, взвалил ее на свои плечи сам! Ты сам, боги, принял в свою душу проклятого телохранителя…

– Я не дитя Виссавии! – выдохнул Рэми. – Я твой телохранитель, Мир.

– И если бы не ты, я был бы уже давно мертв. И, верь мне, я это помню. Всегда помню.

– Мы давно уже квиты… ты тоже меня много раз спасал, – тихо ответил Рэми, слыша, что его голос сипит… боги, почему он не может быть спокойным вот сейчас… вот прямо сейчас… почему опять пахнет силой, опять течет меж пальцев, сплетается клубами синий туман, и Миранис это видит. Не может не видеть. Вновь подходит, вновь кладет ладонь на плечо, успокаивая, умиротворяя.

– Мой принц! – резко обернулся Рэми.

Столкнулся взглядом со взглядом Мираниса и замолк… не находя слов. Откуда в нем столько печали и боли? Рэми сам не понимая что делает, поднял ладони, хотел коснуться висков Мира, забрать эту проклятую боль, но Мир вывернулся, усмехнулся горько и сказал:

– Мы братья. Влипать и вытягивать друг друга для нас так же естественно, как и дышать. Не так ли? Но, вообще то я не это хотел тебе сказать. Я хотел, чтобы ты понял. Что бы не было в той Виссавии, что бы ты не решил, ты всегда останешься моим другом, Рэми.