Изменить размер шрифта - +
Все расследование сводилось к разговорам и, к сожалению, отнюдь не с основными подозреваемыми. Я попросту собирала информацию, как рекомендовал Туполев, и ждала какого-то толчка, всплеска интуиции или хотя бы приветливого «доброе утро, Софья». Пока же «даму из Вероны» удостаивали лишь сухого кивка головы, несмотря на все старания Михаила Петровича.

Няня Нюся существовала в ином измерении. В этом измерении любили разговоры по-душам, неспешные чаепития и пироги с начинками. Раздельное питание, в приказном порядке предписанное Бьянкой всем обитателям крыши, Нюся считала опасным помешательством и причисляла к вредным привычкам. Повара Сидора Поликаповича — идола кулинарного промысла — Нюся регулярно обзывала «скупой поварешкой» и «обормотом в переднике».

Затяжная гастрономическая война верхов с низами — крыши с «подвалом» — сделала из Нюси ценнейший источник информации, поскольку милейшая нянюшка набирала рекрутов. Обольщала их на родимой кухне ватрушками и ставила под свои знамена. В награду за хороший аппетит волонтер из детективов имел возможность получить помимо добавки еще и несколько часов (на сколько выдержит пищеварительный тракт) доверительной беседы:

— Кушай, деточка, кушай. Пироги свежие, утрешние…

— Ням, ням, ням.

Кулинарные происки повара Поликарповича на первое время оставались основной темой предводительницы кулебяк и расстегаев:

— Я тебе так скажу. Какой это повар, когда он каждый грамм считает? Ты его талмуды видела?

— Какие талмуды? — вежливо интересовалась я.

— А толстые. Он же — бухгалтер! — а не повар. Каждую селедку в тетрадку записывает. Кто что съел, кому чего готовил, утро, вечер, — все бутерброды считает.

— Бутерброды? — задумчиво чавкнула я. — А они при раздельном питании не запрещены?

— Так Ренатке разве запретишь чего? Она пареную рыбу с огурцом есть не будет. Посидит для форса и ко мне — «дай, няня Нюся, пирожок».

Я посмотрела на тарелку со свежими ватрушками взглядом перекормленного бегемота, — эх, тяжела ты сыщицкая доля! — и отважно надкусила четвертую булку.

— Няня Нюся, я слышала, у вас тут какая-то жуткая история с убийством произошла? — Если не подойду к главной теме немедленно, воинственная щедрость Нюси доведет до несварения! — Дядя Миша рассказал мне кое-что, но я так ничего толком и не поняла. Кто такой этот Коваленко-покойник?

— Прохвост, — пригвоздила нянюшка и добавила более сердечно: — Царствие ему небесное.

— Так уж и прохвост? — недоверие слушателя лучший катализатор, провоцирующий неконтролируемое словоизвержение у милых старушек.

— Совсем и есть — прохвост. Врать не стану. И вообще…

Вообще и далее никаких наводящих вопросов от меня не потребовалось. Няню понесло не хуже аналитического обозревателя итоговых воскресных новостей, я только успевала провокационные вопросы вставлять. И если выжать диалог до сухого сыщицкого остатка, то выглядел он примерно так: аттестовав мне покойного Якова Семеновича в ярких выражениях (кои я позже занесла в клетчатую тетрадочку) — лихоимец, бабник, казнокрад, врун и сплетник, — няня приступила к обработке шкуры новоиспеченной мадам Кутеповой:

— Плясунья, — фыркнула Нюся. — Большое дело в кабаках ногами дрыгать, да голыми ляжками сверкать! Окрутила Петровича и не охнула! — Упрекать, пардон, дремучую Нюсю в предвзятости, я не стала. Объяснить ей, что танцы фламенко не стриптиз, а искусство, пожалуй, невозможно. Молодость Нюся провела под кадрили и вальс бостон.

Быстрый переход