Снова раздался знакомый американский голос, и я его убавил. Кен внимательно смотрел вниз под нос самолета. Там ничего не было, кроме темных валов облаков и чего-то похожего на море.

— Ты знаешь, — задумчиво произнес Кен, — у них, должно быть, очень хорошие радары, если они так точно засекли нас в этом кошмаре.

— Это ж, наверно, на большом корабле — авианосце или ракетном крейсере.

— А нельзя запросить у них наше местоположение?

Я отрицательно покачал головой.

— Они очень услужливы, эти ребята. Ты их раз спросишь, а они потом прилипнут и будут передавать тебя по всему Средиземноморью. К тому же нам надо будет идентифицировать себя.

Я смотрел на радиокомпас, который почти устойчиво давал один пеленг. У меня это вызвало беспокойство. Но тут голос ушел искать нас на другом канале, и стрелка переменила направление.

Кен криво улыбнулся.

— Ты если увидишь: в нашу сторону идет управляемая ракета — называй себя.

— Есть назвать себя.

Кен взял себе карту.

— Мы примерно в двенадцати милях от Цериго. Приготовься взять вправо.

Мы уже снизились до полутора тысяч футов. В воздухе становилось темнее и словно тяжелее, будто темнота придавала ему дополнительную плотность. Между стенами облаков расстояние уменьшалось, они надвигались на нас. Мы не успеем снизиться, нам придется снова пронизывать облака.

Вдруг в конце пещеры, где сходились стены, внутри их засияло желто-зеленым, в наушниках раздался страшный треск.

Я выключил радио, сбавил газ, бросил нос резко вниз и вошел в нижнюю кромку облака, в мокрое пространство между морем и небом на высоте четырехсот футов.

Я прибавил газу, так как скорость упала до ста двадцати узлов, и осмотрелся вокруг. Собственно, смотреть было и не на что. Горизонта не было, море с небом сходились на неопределенном расстоянии. Сверху тучи нависали в виде огромного клока паутины, иногда там пробегали белые линии. Море внизу представлялось твердой массой, не имеющей глубины, просто поверхностью серого скользкого металла, которая поднималась, образовывала хребет, а затем рассыпалась на кусочки.

Впереди бушевал шквал. Мрачные кружевные занавески свисали с потолка облаков и развевались над морем. «Пьяджо» тяжело покачивался, рыская то в одну, то в другую сторону.

Кен взглянул на часы.

— Сейчас и поворачивай. Курс восемьдесят семь градусов.

Я стал делать поворот. «Пьяджо» прошел заданный курс, потом снова прошел его в другую сторону, затем нехотя принял новое направление, тяжело покачиваясь. При небольшой скорости и порывистом ветре «Пьяджо» требовал оптимального вмешательства, но я слишком вмешивался в его дела, будучи неспособным понять, где им управляю я, а где он подчиняется порывам ветра.

И вот мы попали в шквал. «Пьяджо» задрожал, и тысячи молоточков забарабанили по крыше кабины. Стекла сделались мутными от воды, потом так же быстро очистились. Кен кивнул на стекла.

— И стеклоочистителей никаких не надо. Поток воздуха все-таки сильный, раз стекла чистые. Так оно обычно и бывает.

Шквал был сильный, слишком сильный для арьергардного сектора фронта. То, что мы увидели впереди, показалось водопадом. Я забеспокоился: и без того среди этого ветра и дождя нет никакого горизонта и представления о дистанции, никакого понятия, идем ли мы со снижением или на подъем, что же будет, когда мы столкнемся с этой лавиной?

Барабанные удары дождя прекратились. Взглянув вперед, я понял, что слово «видимость» превратилось в бессмыслицу. Выглядывая воображаемые острова, я мог спокойно влететь в море.

— Иду по приборам, — сказал я, — а ты посматривай.

— Есть посматривать.