Взгляд неприятный. Затем он улыбнулся, и в этой улыбке не было ничего обнадеживающего.
– Несколько недель тому назад мистер Сполдинг выиграл пять тысяч фунтов в очко, – сказал он. – И всю эту сумму – до последнего пенни! – отдал местным благотворительным обществам. Детский приют получил тысячу фунтов. Такие деньги способны изменить всю их жизнь. Они отремонтируют себе кровлю. Купят учебники и одежду для воспитанников. Зимой в их печах будет гореть уголь, знаете ли. Добрая еда для сирот, которые ходили голодными всю свою жизнь.
Я даже задалась вопросом, не воспитывался ли сам Белл в одном из таких приютов.
– Господин старший инспектор, выслушайте меня…
– Отдал деньги за спасибо. Попросил только, чтобы это не сообщалось широкой публике.
– Прошу вас, просто послушайте…
– Нет, мисс Бойт, это вы меня послушайте. Вы фенианка. Являлись помощницей убийц и предателей. Кое‑кто мог бы списать ваше поведение на романтику независимости и мятежного духа. Другие же вполне обоснованно могут указать на факт государственной измены. Вам еще крупно повезло не попасть на виселицу за мерзкие делишки!
Его трясло от ярости. На меня в жизни никто голоса не повышал. Не секрет, что полиция вербует порой членов «Оранжевого ордена».[ix] Тут все понятно. Сердце Белла принадлежало Ольстеру вне зависимости от конкретного места службы.
– Дерьмо всегда всплывает наверх, – сказала я, вставая со стула. – И вы, сэр, тому доказательство.
Он осклабился, разорвал фотографию и швырнул клочки мне в лицо.
– Уж не знаю, по каким таким мотивам вы хотите очернить щедрого и достойного человека, – заявил он, – но вам, мисс Бойт, следует убраться домой и найти себе более дельное занятие, чем шпионить с неба за ни в чем не повинными людьми.
Всю дорогу от полицейской штаб‑квартиры до гавани я проделала пешком пытаясь стряхнуть оцепенение. Путь лежал сквозь сумрачные и душные ливерпульские улицы, замощенные осклизлыми булыжниками. Наконец я добралась до портовых кранов и оживленной, грязной от промышленных стоков дельты Мерсея. Над доками высились громадные пароходные трубы, тут и там ухали сирены буксиров, то и дело поверх головы проносились поддоны с неизвестными грузами. В нос била вонь от разогретого солнцем лошадиного навоза, уши закладывал рев грузовиков, терпеливо ожидавших своей очереди. Всю мою жизнь эта сутолока поднимала лше настроение, заполняя душу коктейлем ощущений и ожиданий. Всю мою жизнь я считала, что обладаю привилегированным правом доступа ко всем этим вещам благодаря статусу и профессии отца. Но только не сегодня. Сегодня я нашла себе пустую скамейку возле чугунных швартовных тумб, присела, вынула из портфеля обрывки драгоценной фотографии и попыталась сложить их неловкими пальцами. Неловкими потому, что я была уверена, что Хелен мертва. Она мертва. Этот монстр, эта улыбчивая тварь Сполдинг, чью морду я увидела возле саутпортского кенотафа убил ее. Интересно, какую часть своих пожертвований он внес в фонд вспомоществования семьям ливерпульских полицейских? Впрочем, мистеру Беллу было все равно. Мое фенианское прошлое заранее предопределило исход нашей встречи.
Придавленная унынием и жарой, я смахнула слезу. Наверное, плаксивость вызвана скорее разочарованием, чем жалостью к себе или скорбью за злосчастную участь Хелен. Но результат получился один и тот же. Я сунула обрывки драгоценного снимка обратно в портфель и поднялась. Остаток пути до отцовской верфи я проделала как сомнамбула.
Отца на месте не нашлось. Секретарша сказала, что он уехал на лесопилку, чтобы купить партию твердой древесины. Однако «Темное эхо» никуда не делась. Яхта по‑прежнему стояла на громадном деревянном стапеле сухого дока, но уже с новым рулем и мачтами. |