Сузанна спрыгнула со стула и, улыбаясь про себя, подошла к комоду. Пожалуй, вместо видеосъемки здесь лучше подойдет просто серия фотографий. Комната стояла в целости и сохранности. Конечно, выделенного бюджета вполне хватит и на актеров, которые сыграли бы несколько сценок в духе документальной драмы: скажем, на застеленной кровати сидят Коллинз, Кахал Вру и кто‑нибудь еще из заговорщиков, планируют свои таинственные дела при свете керосиновой лампы или свечи. И Сузанна была уверена, что владевший этим домом психиатр терпеливо отнесся бы к суете и помехам, которые неизбежно сопровождают подобный процесс. Однако статические снимки, как ей казалось, в лучшей степени отражают аскетизм тех мест, в которых Коллинз находил себе отдых от войны с наиболее могучей империей мира; тех мест, где его ждало временное спасение от врагов.

Сузанна улыбалась потому, что была уверена, что обязательно отыщется зеркальце. Она подошла к гардеробу, открыла его. Это был узкий однодверный шкафчик, внутри которого едва заметно пахло гвоздичным лосьоном и нафталином. Вот здесь Коллинз наверняка вешал свой плащ и франтоватый костюм. Она видела узкую бронзовую рейку, привернутую к внутренней стороне двери, на которую он вешал галстук, чтобы тот успел расправиться за ночь. И над всем этим находилось зеркальце, перед которым он, надо думать, прихорашивался, потворствуя тому павлиньему тщеславию, которое было неотъемлемой составной чертой характера этого непростого человека.

Сузанна закрыла гардероб, чувствуя, как на губах расползается легкая улыбка. Но было и другое чувство. Ей показалось, что в тихой, молчаливой каморке потеплело. Более того, она словно уже не находилась здесь в одиночестве. Такое изменение в атмосфере комнаты произошло резко, внезапно. Она мигом провернулась на каблуках, окидывая взглядом все углы. Без изменений. И все же температура поднялась, в этом она была совершенно уверена. Кстати, в помещении уже не царила прежняя, унылая заброшенность, которая присутствовала лишь мгновение назад. Все полностью переменилось. Словно кто‑то пришел. Сузанна ощущала чье‑то присутствие. Можно сказать, чуть ли не запах теплого, насмешливо‑иронического и энергичного существа, которое спокойно за ней наблюдало. Ей даже показалось, что скрипнули постельные пружины, будто кто‑то там сидел, а теперь вот потянулся, разминая затекшие плечи…

– И что случилось потом? – спросил я.

– Ничего не случилось. Этот миг тут же прошел. Как бы… испарился, что ли. Но я его чувствовала. Не выдумала. На какую‑то долю секунды он был там.

– Во сколько это произошло? Хотя бы примерно?

– Да я могу точно сказать. В пятнадцать минут первого. Потому что посмотрела на часы. А потом сразу ушла.

Пятнадцать минут первого. То есть сразу после аукциона. Она взглянула на свои часы как раз в тот момент, когда я смотрел на бригадира стропальщиков, осенявшего себя крестом в присутствии вожделенного приза моего отца на верфи «Буллен и Клоур».

– Вот почему я еще не спала и сразу отозвалась на твою эсэмэску тем поздним часом, – сказала Сузанна. – Раньше со мной ничего подобного и близко не происходило. Я лежала на кровати и размышляла. Это было необъяснимо. И все же случилось.

Я ничего не ответил, хотя в ее словах не сомневался.

– Хочу тебе кое‑что показать, – продолжала Сузанна.

Она принесла свою дорожную сумку, положила ее на стол, расстегнула молнию и покопалась внутри. Извлекла незапечатанный желтый конверт, откуда достала отксеренную копию какой‑то газетной страницы, сложенную вчетверо. И протянула ее мне. В верхнем правом углу имелась наклейка. Сузанна отличалась изрядной пунктуальностью в своих исследованиях, даже когда те не касались ее прямой работы.