Хауз оказался до того циничен, что подкатил даже к Майклу, семилетнему сыну Кевина, желая добиться более сенсационных подробностей об отце. Так вот, я не думаю, что полиции Бостона сильно нравятся повествования о недавно погибших сотрудниках, которые якобы лупят жен, а по ночам слышат голоса в собственной голове. Как‑то утром Эрни проснулся в номере одной из бостонских гостиниц и обнаружил на своей подушке боевой патрон. С пулей тридцать восьмого калибра в мягкой оболочке. Типовой боеприпас к табельному полицейскому револьверу. Намек он понял и больше не опубликовал ни слова про Уолтроу или «Темное эхо».
– Каким образом ты все это узнала?
– Хочешь верь, хочешь нет, но история оказалась не до конца трагической. Майкл Уолтроу со своей младшей сестрой Молли унаследовал основную долю состояния родного дядюшки. Сейчас ему восемьдесят четыре, но в нем не найти и малейшего следа старческого слабоумия. Да он вообще известный художник‑пейзажист и доживает свой век на Мартас‑Виньярде. Я разыскала его телефон и позвонила. Сказала ему, что собираю материалы про «Темное эхо». Он не спрашивал зачем, так что мне и врать‑то не пришлось.
– И он с готовностью согласился на интервью?
– С готовностью? – помотала головой Сузанна. – Вот уж вряд ли. Хотя и признался, что рад возможности наконец‑то об этом поговорить. От него я узнала про Хауза, неприятного и потливого человечка, от которого несло перегаром и дешевым табаком.
– Понятно. Так и что он рассказал тебе про Кевина?
– Уверяет, что в того вселился дьявол. Из добродушного, смешливого мужчины он превратился в раздражительного монстра, которого все в доме боялись. Человека словно подменили буквально за несколько недель. Майкл убежден, что его отец убил собственного брата на борту яхты, после чего наложил на себя руки. Однако за все это надо винить только дьявола.
– То есть само судно не виновато?
– Вот именно. На момент тех событий ему шел восьмой год, да и в семье у них все католики. Короче, он решил, что папа оказался одержимым бесовской силой. До сих пор так считает.
– А что он сделал с яхтой?
– Ничего не сделал. По завещанию она отошла Молли Уолтроу. Судно поместили в сухой док, где оно так и стояло, потихоньку ржавея и собирая пыль. Когда Молли достигла совершеннолетия, то продала яхту, ни разу так и не поднявшись на борт.
Я задумчиво откинулся на спинку стула. Допил остатки теплого пива. В баре по‑прежнему играла музыка, хотя я почти не замечал ее, потому что в голове стоял гул от услышанного.
– Ну хорошо. А как ты вышла на след Патрика Бойта?
– Я и раньше знала, что Сполдинг останавливался в биркдейловском «Палас‑отеле», когда был вынужден вернуться в Ливерпуль из‑за шторма, который повредил яхту. Вот я и решила прогуглить по ключевым словам на Сполдинга, Ливерпуль и судоремонтную верфь. А результат ты уже видел.
– И при всем при этом ты ничем себя не выдала, когда я по телефону спросил насчет «Темного эха». Хитренькая какая.
– Мартин, не сердись. Я просто не хотела портить впечатление от покупки твоего отца.
– Тогда зачем сейчас открылась?
– Потому что люблю тебя, – сказала она. – Потому что беспокоюсь за тебя. И, учитывая, что ты мне сегодня рассказал, я считаю, что просто обязана все сообщить.
– Надо рассказать отцу.
– Пожалуй. Впрочем, кое‑что ему наверняка известно. Он же читал судовой журнал.
– Два владельца, Сузанна. Ты упомянула, что было два владельца.
– И я расскажу о втором, но сначала мне хочется покурить. Ты не против, если мы вернемся домой?
Продолжение истории я услышал в кабинете Сузанны, когда налил ей бокал вина. |