Когда я вошел в паб, Сузанна уже сидела за тем столиком, где у нас давеча состоялся вечер откровений. Она была бледна даже по собственным мерилам. Под глазами стояли тени, густые как синяки. Адресованная мне улыбка вышла болезненной на фоне резко очерченных скул. Руки она старалась не показывать, а держала сцепленными на коленях. Я присмотрелся и увидел, что один из ногтей она обгрызла чуть ли не до мяса. Сузанна поднялась, мы поцеловались – и мои руки тут же поняли, до чего она исхудала. Ее глаза пугали отсутствующей пустотой, которую можно видеть в лицах манекенщиц. А прошло‑то всего с неделю. За каких‑то семь дней она потеряла килограмма три, если не больше. Я опустил саквояж на пол, сходил к бару за выпивкой, а пока ждал, разглядывал ее в зеркале над стойкой. В голове мелькнуло, уж не собралась ли Сузанна меня бросить. Она сидела как на иголках. С жутковатой уверенностью я понял, что сейчас мне примутся резать правду‑матку.

– Как поживает Восточная Фризия?

– Да я на берег‑то и не спускался, так что загадка песков осталась неразгаданной. – Я отхлебнул пива, не зная, что говорить. Сузанну что‑то глодало, но она продолжала молчать, и тишину эту приходилось заполнять мне. – А ты знаешь, что Эрскин Чилдерс и Майкл Коллинз были друзьями?

Она насупилась. Ее взгляд не отрывался от столешницы.

– Скорее коллегами.

– Правда?

– Коллинз мало кого одаривал своей дружбой.

– В смысле?

– Ты бы понял, если бы родился ирландцем, католиком и в графстве Корк.

– Но все равно между ними было что‑то общее. Оба погибли в гражданской войне.

Сузанна промолчала. Ее голова наклонилась еще ниже.

– Я не ошибся?

Она подняла лицо.

– Мартин, я не летала в Дублин. Прости, но мне пришлось тебе солгать.

Я вновь отхлебнул пива, чисто рефлекторно. Улыбнулся. Понятия не имею почему. Мне словно врезали под дых.

– Да что ты?

– Я была во Франции.

– Ах так? Стало быть, французика себе подыскала? Гребаного лягушатника? Свалила хрен пойми куда и нашла там кадра посмазливее? Чтоб я провалился…

– Я ездила туда из‑за «Иерихонской команды». – Она уже плакала, смаргивая слезы. – Потому что мне страшно за тебя.

Я испытал облегчение, когда выяснилось, что личный призрак капитана Штрауба не был Гарри Сполдингом, но это чувство ни в какое сравнение не шло с теперешним. Сузанна солгала не для того, чтобы скрыть от меня горькую правду. Она так поступила из‑за беспокойства за мое благополучие. Предприняла расследование, пусть и за моей спиной. И очевидно, обнаружила нечто пугающее. Впрочем, я знал, что никакие злосчастья не сравнятся с потерей Сузанны. Хуже этого ничего нет. Доказательство уже было предъявлено мне посредством того сокрушительного онемения души и тела, когда ее уход из моей жизни показался неминуемым.

– Тогда тебе лучше рассказать, чего ты отыскала, – заметил я. – Ведь отыскала же, верно?

В баре играла музыка. Билли Пол опять жаловался на свою любовь к миссис Джоунз. Обстановка и песня были очень знакомы. Мы сидели за любимым столиком нашей местной забегаловки, но при этом я не испытывал никаких знакомых чувств. По выражению лица Сузанны было видно, до чего ей хочется покурить. Она тем не менее не предложила пойти домой. Вместо этого кашлянула и начала объяснять, чем именно занималась, пока я изображал из себя морского волка.

Сузанну заинтриговали обстоятельства, в которых проводился аукцион у «Буллена и Клоура». Я сам рассказал ей о том, как мой отец чересчур уж много переплатил за яхту. После копания в тайне исчезновения братьев Уолтроу и в истории злосчастного Габби Тенча она заразилась любопытством. Ей было совершенно непонятно, как некий аноним мог с таким жаром бороться за право обладания кучей разбитого хлама.