Ракоци повиновался приказу, проклиная полы своего доломана, затруднявшие его и без того неуклюжее продвижение к трону. Оказавшись в достаточной близости от Ивана, он замер.
— Прими сей дар, государь.
Иван наклонился и взял в руки шкатулку, потом, рассматривая, поднял ее к глазам.
— Это тоже твоя работа?
— Да, государь.
— Ты, я гляжу, большой мастер, алхимик, — сказал Иван, но вдруг насупился, засопел, лицо его омрачилось. Он резким жестом вернул шкатулку дарителю. — Ты ее делал. Ты и открой.
По залу прошел легкий гул, бояре зашевелились. Подобное повеление могло означать лишь одно: царь заподозрил неладное и страшится. Дернувшись на своем месте, князь Анастасий Шуйский повернулся к сидевшему рядом слепцу и скорым шепотом сообщил тому, что случилось.
— Плохо дело, — пробормотал Петр Смольников, ветеран многих войн. — Стефан Польский будет в обиде.
— Цыц, — шикнул на старика Анастасий, думая про себя то же самое, что и он.
Если Ракоци и осознавал глубину нанесенного его поручителю оскорбления, то ничем этого не показал и совершенно естественным жестом огладил крышку укладки.
— Тут вырезана апостольская звезда, — пояснил безмятежно он. — Если поднести к ней свечу, она засияет.
Иван чуть поежился, сжимая в руке сверкающий жезл.
— Делай что сказано, — потребовал он. — Я хочу видеть, что там.
Ракоци поднял крышку шкатулки и указал на лежащий в ней камень.
— Это темный берилл, государь. Имя ему — «Меч архангела Михаила». — Камень был наречен так всего два дня назад, но, похоже, удачно, ибо глаза царя вновь загорелись. Протягивая свой дар Ивану, Ракоци счел возможным добавить: — В нем живет свет, рассекающий мрак.
Иван схватил камень, и лицо его отразило крайнюю степень довольства, смешанного с благоговейным испугом.
— О, я чувствую его силу, — выдохнул он. — Этот камень могуч, его крепость несокрушима. Ни одной женщине не дано прикоснуться к нему, ни одному недостойному мужу. — Он разогнул пальцы, чтобы внимательно вглядеться в необычайно крупный берилл, мягко мерцающий у него на ладони. — В нем больше тьмы, чем свечения, но тем ярче сияние. — Царь говорил монотонно, словно завороженный, весь погруженный в умиленное созерцание. — Он, как душа, в коей по воле Божией очень многое скрыто за сумрачной пеленой. — Внезапно рука его вскинулась, за ней метнулись глаза и застыли, прикованные к лучу, воссиявшему в толще берилла. — Да, его сердцевина и вправду походит на огненный, пронзающий все нечистое меч. Этот камень может увлечь своего обладателя в бездну или вознести к благодатным вершинам. — Царь раскрыл глаза шире, словно втягивая в себя бледно-золотое свечение. — В нем сила страсти соседствует с торжеством непорочности. С его помощью человек может познать свою сокровенную суть. Так, будто был от рождения безгреховным. — Испустив тяжкий стон, Иван судорожно сжал пальцы и принялся заталкивать камень под меховую опушку короны. Плечи его затряслись от рыданий.
Ракоци, продолжая стоять на коленях, вдруг ощутил в области живота сосущую пустоту.
— Великий государь… — заговорил было он и осекся.
Царский жезл, едва не срубив ему ухо, с грохотом покатился к дверям, царапая инкрустацию пола.
— Не сметь! — прогремел Иван. — Замолчи, иноземец!
Граф Зари дернулся, собираясь броситься на защиту посланника своего господина.
— Сидеть, — грозным шепотом приказал ему Ракоци, не сводя глаз с царя.
Стражники, стоящие за колонной с двуглавым орлом, подняли пики. |