Он лежал под водой, пока не закололо в груди, и даже дольше, не желая нарушать мимолетное ощущение покоя. Однако время и легкие не ждали. Марчат вынырнул и вылез из бассейна. Вода стекала с кожи, покрывая ее мурашками. Марчат поспешно вытерся по пути в раздевалку, где жар от широкой черной жаровни мешался с водными парами. Для жителя Сарайкета малейшее дуновение холода было бы губительно. Летние города не мыслили себя в морозы, и Марчат, проведший здесь полжизни, наверное, тоже. Натягивая шерстяные халаты — слой за слоем, — он с удивлением осознал, что не помнит, когда в последний раз видел снег. Тогда он, наверное, и не подозревал, что больше снега не увидит, иначе бы постарался сберечь его в памяти.

Вот мимо прошли двое мужчин — круглолицых, черноволосых, — перебрасываясь больше жестами, нежели словами. Такие же, как большинство сарайкетцев. Он один выделялся среди них — бледнокожий, кудрявый, до нелепого бородатый. Подумать только: прожил здесь целую вечность и не стал своим. Все ждал, что придет день, когда его отзовут в Гальт. Марчату сделалось горько от этой мысли. Незнакомцы, поравнявшись с ним, приняли позу приветствия, и он машинально ответил тем же. Руки сами знали, что делать.

Марчат медленно брел к Дому Вилсинов. Медленно не потому, что боялся, хотя — боги свидетели — от будущего тоже подарков не ждал. Потому, что ошибка словно открыла ему глаза. Звуки и запахи города стали свежи, незнакомы. Это было сродни возвращению домой после странствий в юности: таким же близким и одновременно далеким казался район, где жила его семья. Теперь его домом стал Сарайкет. Когда-то он думал, что просто отвык от дома, а теперь понимал, что путешествие его изменило. Как сейчас — письмо Эпани. Город остался прежним, но на него смотрел новый человек. Марчат видел другими глазами древнюю кладку стен, увившую их лозу, которую каждый год отводили от стены, но безрезультатно; новыми ушами вбирал смесь наречий всего мира, песни нищих и птичий крик.

Очень скоро, слишком скоро он очутился у собственных ворот, где, как всегда, возвышалось бронзовое Гальтское Древо и журчал фонтан. Интересно, кому достанется должность главы Дома после него. Наверное, такой же безотцовщине, от которой семейство всегда не прочь избавиться. Какому-нибудь мальчишке, жаждущему проявить себя на дальнем и богатом поприще. Если только хайятцы не разнесут здесь все по кусочкам и не спалят обломки. Маловероятно, но все же возможно.

В личных покоях его дожидался Эпани, заламывая руки от расстройства. Марчат расстройства не почувствовал, разве что легкое раздражение от вида помощника.

— Вилсин-тя, я только что услышал. Аудиенция состоится. Через шесть дней. Осталось всего шесть дней!

Марчат поднял ладонь, и стрекотание прекратилось.

— Пошли гонца во дворец. Кого-нибудь из старших служащих. Или сам сходи. Передай людям хая, что слушание по делу Амат Кяан, вероятно, будет касаться частных дел Гальтского Дома и что мы просим отложить аудиенцию до тех пор, пока не подготовим надлежащий ответ.

— Слушаюсь, Вилсин-тя.

— Кстати, принеси мне бумаги и свежий брусок туши, — продолжил Марчат.