Ота глубоко вдохнул и медленно выдохнул. В воздухе еле заметно мелькнул белый пар. Андат рядом с ним не дышал. В конце концов, он только выглядел человеком.

— А я… потерпел неудачу, — произнес Бессемянный неожиданно осторожным, испытующим тоном. — Так ведь? Я могу растрезвонить твои тайны, но не толкну тебя на убийство. И как теперь рассчитывать, что ты убьешь человека ради спасения неверной девицы и дорогого друга, забравшегося к ней в постель?

Ота вспомнил сердитое, полное отвращения к себе лицо Маати, и что-то в нем шевельнулось. Какой-то порыв родился в нем, как полжизни назад, в детстве, перед неперекопанной грядкой. Порыв не снял ни гнева, ни боли, скорее усилил их.

— Один человек сказал мне, что можно или любить и не доверять, или спать и не доверять, но не все три одновременно.

— Не знал, — произнес андат. — Видишь ли, мои познания в любви довольно ограничены.

— Скажи, что я должен знать.

В лунном свете бледные руки сложились в просьбу о пояснении.

— Ты говорил, что знаешь, где он бывает. За сколько напивается до бесчувствия. Рассказывай.

— И ты выполнишь мою просьбу?

— Увидишь, — ответил Ота.

На утро после появления в доме утех — с тех пор прошло уже два дня — Лиат проснулась и услышала тихое посапывание наставницы. Сквозь ставни просочился лишь тонкий луч дневного света — здесь ложились и вставали поздно. Простыни хранили еле слышный запах Итани. Лиат встала, кривясь от боли, и кое-как оделась, почти жалея о вчерашней выпрошенной близости. Амат проснулась и отвела ее вниз. Заведение было устроено без затей: несколько спален с койками у стен, где женщины лежали, как свитки в футлярах, пологи из дешевого полотна вместо сетчатых, кухни в задней части дома, просторная баня, где днем стирали и мылись, а вечером принимали гостей, предварительно сменив воду и добавив душистые масла. В гостевую часть дома Лиат выходить запрещалось. Пока Вилсину не было предъявлено обвинение, Амат не разрешила ей покидать дом утех, равно как и показываться гостям. Ставки были слишком высоки, а Вилсин-тя уже один раз опустился до нападения.

С тех пор Лиат спала, ела, мылась, сидела за столом Амат, слушая уличных музыкантов, и все это время от Итани с Маати не приходило ни слова. Вечером второго дня Лиат послала весточку в бараки, где спали приятели Итани. Записка вернулась поутру с ответом от Мухатии-тя. Итани Нойгу ушел из-под кабалы и нарушил договор. В бараках его не видели и видеть не хотят. После прочтения этих слов Лиат сделалось жутко до дурноты. Когда же она показала записку своей старой наставнице, та нахмурилась и спрятала ее в рукав.

— А что, если Вилсин-тя его убил? — спросила Лиат, стараясь не выдать голосом паники.

Амат Кяан изобразила позу успокоения.

— Ему это незачем. Мне будет довольно вас с Мадж. Если Марчат его убьет, это только укрепит наши позиции. Вдобавок, как мне показалось, твой друг способен сам о себе позаботиться. — Видя, что ее слова оказались слабым утешением, Амат добавила: — Но я могу послать людей Ториша-тя поспрашивать.

— Он бы вернулся, если бы все было в порядке.

— Все далеко не в порядке, — произнесла Амат. Ее взгляд был ясен, суров и утомлен. — Но это не значит, что Итани в беде. Наверное, надо было оставить его здесь. А ты не посылала гонца в дом поэта? Может, Маати о нем слышал? Или даже Итани живет у него.

Амат взяла трость и встала, указывая на стол, чистую бумагу и тушь.