По всей видимости, именно
подпольщики снабдили его деньгами и машиной, а главное, бензином. Бензина
Кану всегда хватало, хотя в то время он был чрезвычайно дефицитен. Кан
развозил листовки и первые подпольные газеты - двухполосные листки
небольшого формата. Мне был известен такой случай: однажды немецкий патруль
остановил Кана, чтобы обыскать его машину, которая как на грех была набита
нелегальной литературой. Но Кан поднял такой скандал, что немцы спешно
ретировались: можно было подумать, что они схватили за хвост гадюку. Однако
на этом Кан не успокоился: он погнался за солдатами и пожаловался на них в
ближайшей комендатуре, предварительно избавившись, правда, от опасной
литературы. Кан добился того, что немецкий офицер извинился перед ним за
бестолковость своих подчиненных. Утихомирившись, Кан покинул комендатуру,
попрощался, как положено фалангисту, и в ответ услышал бодрое "Хайль
Гитлер!" А немного погодя он обнаружил, что в машине у него все еще лежат
две пачки листовок.
Иногда у Кана появлялись незаполненные испанские паспорта. Благодаря им
он спас жизнь многим эмигрантам: они смогли перейти границу и скрыться в
Пиренеях. Это были люди, которых разыскивало гестапо. Кану удавалось долгое
время прятать своих подопечных во французских монастырях, а потом, при
первой возможности, эвакуировать. Я сам знаю два случая, когда Кан сумел
предотвратить насильственное возвращение эмигрантов в Германию. В первом
случае он внушил немецкому фельдфебелю, что Испания особо заинтересована в
данном лице: этот человек-де свободно владеет языками, и поэтому его хотят
использовать в качестве испанского резидента в Англии. Во втором случае Кан
действовал с помощью коньяка и рома, а потом стал угрожать охране, что
донесет на нее, обвинив во взяточничестве.
Когда Кан исчез с горизонта, в среде эмигрантов распространились самые
мрачные слухи, все каркали наперебой. Ведь каждый эмигрант понимал, что эта
война в одиночку может кончиться для Кана только гибелью. День ото дня он
становился все бесстрашней и бесстрашней. Казалось, он бросал вызов судьбе.
А потом вдруг наступила тишина. Я считал, что нацисты уже давно забили Кана
насмерть в концлагере или подвесили его на крюке - подобно тому, как мясники
подвешивают освежеванные туши, - пока не услышал от Лахмана, что Кану тоже
удалось бежать.
Я нашел его в магазине, где по радио транслировали речь президента
Рузвельта. Сквозь раскрытые двери на улицу доносился оглушительный шум.
Перед витриной столпились люди и слушали речь.
Я попытался заговорить с Каном. Это было невозможно - пришлось бы
перекричать радио. Мы могли объясняться только знаками. Он с сожалением
пожал плечами, указал пальцем на репродуктор и на народ за стеклами витрины
и улыбнулся. Я понял: для Кана было важно, чтобы люди слушали Рузвельта, да
и сам он не желал пропускать из-за меня эту речь. |