|
— Я опять посмотрел на него изумленно, а он опять ответил с подкупающей откровенностью. — Там ведь налажено производство еще и псевдояпонской техники: магнитофонов и телевизоров. Потом в Бангладеш я запустил линию по производству американских джинсов. И гнал их в Китай. А одежду от Труссарди, Версаче и Ив Сен Лорана, которую мы строчили на фабриках в Тай-Пее и Нижнем Тагиле, поставлял в Штаты… Затем нашлось более интересное применение моим способностям. Из Германии в Россию чего только не везут! Но меня привлекли пиво и сигареты. В Польше — опять-таки в обмен на японские коробки — мне позволяли невинные шалости: вместо следующих из неметчины опломбированных вагонов с сигаретами и цистерн пива, я цеплял к составам такие же опломбированные, но содержащие несколько другую консистенцию товара контейнеры. При этом сертификаты оставались настоящие, прежние. Бедные фрицы-коммерсанты, приезжая в Россию и пробуя свое пиво, кривились и ничего не могли понять.
Голова шла кругом от хитросплетений его жизненных перипетий. А он, скромно потупясь, повествовал, что выпускал еще и журнал под названием "Вестник стеклотары". — Издание для заводов и фабрик. Виды и колибры бутылок, — терпеливо и доброжелательно, как и следует общаться с подобными мне недоделанными тугодумами, растолковывал Маркофьев. А еще торговал пищевыми добавками для похудания. В сутки они сжигали в организме до восьми килограммов жира и углеводов. (Я живо вспомнил наш вечер в его московской малогабаритке и закусывание "раствора" черной икрой и отсутствовавшим маслом). Подвизался мой друг и на ниве производства косметики. — Какую только дрянь мы ни заливали в пузырьки, какую только гадость ни закачивали в тюбики! Все разлеталось. Несмотря на нищету населения. Потому что женщина скорее будет голодать, чем откажет себе в покупке молочка для век, лосьона для разглаживания морщин, шампуня и ополаскивателя в одном флаконе, после которого ее жиденькие локоны якобы приобретут пышность и мягкость… Ну разве бабы не дуры? Я слушал его, разинув рот. Мне было чему поучиться. — Сейчас вся Франция пользуется моими дезодорантами, одеколонами и туалетной водой, — докладывал он. — А в Египте я приступил к строительству новой группы пирамид… И это только начало. Настоящие свершения ждут нас впереди.
Конечно, легче легкого было усомниться в его рассказах. Но зачем, с какой стати я должен был подозревать и сомневаться? К тому же факты упрямо кричали обратное: он побывал везде, все знал, все испытал, все мог и превозмог, со всеми был знаком! Когда мы ненадолго заглянули в Бахрейн — полакомиться баранинкой и съесть венгерский гуляш, то, совершая моцион после трапезы, от нечего делать свернули на рынок. Маркофьев переборщил в принюхивании к рассыпанной по прилавкам траве и сушеным плодам, торговцы набросились на него, желая поколотить и, быть может, даже прогнать подальше от палаток и навесов — и таким образом наказать за излишнюю привередливость, он же остановил их осеняющим движением руки и сказал примирительно: — В чем вы виноваты, братья? Что отцы ваши и дети молились вне храма? Они зашумели, недовольно и нестройно, как рассерженные пчелы, а старший из них выступил вперед и спросил: — О чем ты толкуешь, чужестранец? Маркофьев приложил ладонь к груди и сказал: — Как же, братья… Я узнал вас… В Кировабаде… В Хиве… В мечети был устроен исторический музей, и ваши предки и родственники расстилали коврики на площади и совершали намаз под открытым небом… Азербайджанцы, а это оказались они, смотрели на него влюбленно. — Ты был в Гяндже? Он утомленно кивал. Мешок лаврового листа нам после той беседы отсыпали бесплатно — в знак уважения и на память. |
