Лев Толстой, разумеется, не единственный выбравшийся.

Есть они и среди донских казаков.

Да, Дима - потомок донских казаков; но не казацкая часть моей крови подвигла его мне помочь.

***

Предыдущий том ("КАТАРСИС. Подноготная любви") тоже был попыткой познания себя - но только через женщин. Но если выявляя, для каких мужчин я свой, я узнаю себя, и прошлое своего отца, то изучая оказывающихся рядом женщин, узнаешь скорее не о себе, а о своей матери или отце очередной дамы.

В обоих подходах есть много общего. Если никакой закономерности не выявляется, то это свидетельство о высокой степени стадности - именно на этом уровне все равно, кого "любить" и с кем "дружить", отбор идет только по социальному принципу (принадлежность к одному коллективному органу стаи или субстаи). Обилие женщин, то есть неразборчивость, говорит о высокой степени стайности (индивид "созвучен" современному сверхвождю). Если в предпочтениях наблюдается закономерность (в случае с женщинами - биоритмическая), то поступки определяет уже не связь со сверхвождем, которого, кстати, в данную эпоху может и не быть, а "индивидуальные" неврозы. Но и эти неврозы личны лишь в некоторых случаях, на самом же деле - суть наслоение "родовых травм", унаследованных всемирной стаей от всех сверхвождей прошлого. Высшую ступень развития комментировать нужды, надеюсь, нет.

Но, как бы то ни было, половинка может быть только у защитника Родины.

***

И совсем последнее: я ничего не пытался доказать. Ищущий повода все равно всегда его найдет. "Доказательства" вообще возможны только в пределах одного из трех психологических миров нашей планеты. За пределами "своего" субмира они не работают - неугодникам же и вовсе ничего доказывать не надо.

Глава шестьдесят третья, заключительная. А ПОМНИШЬ?

- А помнишь? - спросила Галя, когда провожала П., уезжавшего с ее дочерью на лето в Болград. - Помнишь наше первое там лето? Сложно было, но… хорошо. Потому что первый раз были вместе.

- Помню, - сказал П. - Ведь и теория стаи зарождалась во многом там…

"Из мелочей, - подумал он. - Деталей, казалось бы, не стыкующихся. Странных…"

П., ошеломленный странными и пожалуй противоестественными словами адвентистского пастора, медленно закрыл за ним и его женой дверь, вернулся в комнату и тяжело опустился на стул у большого стола, заставленного опустошенными тарелками.

- Что ж, - задумчиво почесав рыжеватую бороду, вздохнул он, - давай, что ли, посуду мыть? Вместе?

Вздохнул же П. потому, что только что была совершена большая несправедливость, истинной причины которой П. пока не мог понять.

Галя подошла к нему и, как бы ища защиты, тихо прижалась лицом к груди.

- Не так я себе это представляла, - тихо сказала она. - Я думала будет - собеседование… А тут просто… посидели, поговорили - да и все. Вопросы - ответы… Много вопросов…

- А ты что, думала, придут двадцать четыре старца, седых, как сама вечность? И восседать будут на престолах? - расправляя пряди ее волос, усмехнулся П.

- Почему именно - двадцать четыре?

- Не знаю. Возможно, два раза по двенадцать, а двенадцать - число полноты. Образ из "Апокалипсиса". Описание Страшного суда между Вторым и Третьим Пришествиями. - П. понизил голос до театрально-гробового. - Мужи-братия! Мы собрались решать вопросы вечности. Вечная смерть или… вечная жизнь. Решается вопрос: крестить крещением Иоанновым или не крестить Галину такую-то?!.. - П. поперхнулся и заговорил нормально: - Только в такой форме ты представляешь собеседование?

- Я, конечно, все понимаю, - задумчиво продолжила Галя, - люди вокруг обыкновенные… Но все же… Чего-то не хватало… Только не знаю чего.