— Идет, — ответил Егор.

Дождь стучал в стекла все сильнее, тоскливо завывал ветер, а здесь, в комнате, было тепло, уютно; над чашками вился душистый пар, пахло пирогом и вареньем, и мама, улыбаясь, глядела на Володю, глаз с него не спускала. И папа тоже то и дело поглядывал на него и посасывал давно погасшую сигарету.

— У нас с Костей было полным-полно приключений, — рассказывал Володя. — От Москвы мы ехали пароходом. Слезли в Чувихино, чтобы пересесть на катер, а на пристани, глядим, какой-то лодочник сидит и радостно так нам сообщает: «Переменили расписание, теперь жди катер только утром».

Что делать? А тут дождь надвигается, и холод собачий. Хорошо, Костя посоветовал: «Давай, говорит, попросим лодочника, чтобы довез нас». Мы попросили, а он ни в какую. Странный такой мужик. Только мы от него отвалились — раз не желает, чего ж тут поделаешь? — а он вдруг совершенно неожиданно: «Ладно, ребята, поехали…»

— Зато и вымокли же мы! — добавил Костя.

Потом Володя принес из коридора свернутые в трубку холсты:

— Мои последние работы…

Он развернул сперва один холст; Егор увидел совершенно пустынное поле, тяжелые облака клубились в небе, а в конце поля одиноко гнулось книзу дуплистое дерево с ветвями, опушенными редкой листвой.

— Это я на Байкале был, вместе с Костей, — сказал Володя. — Костя меня устроил рабочим в их экспедицию, там я здорово поработал, привез много этюдов.

Он развернул другой холст.

— Это я писал в Москве.

На холсте был нарисован дом: двухэтажный, розового цвета, с красной крышей. Окна маленькие, неяркие. Над окнами резные наличники. Ни дать ни взять игрушечный домик.

— Таких домов в Москве становится все меньше, — пояснил Володя. — Это я как-то бродил в Замоскворечье, увидел этот особнячок, даже остановился. Нет, думаю, такую красоту, нельзя не написать. Просто невозможно!

По правде говоря, Егору больше понравилась картина, которую Володя привез с Байкала. Но он не желал обидеть брата, потому и хвалил обе картины: и ту, что нравилась ему, и розовый московский домик.

— Отдохни-ка немного от своей мазни, — сказала мама.

Володя покачал головой.

— И не подумаю. Буду ходить на этюды, у нас здесь такие виды, так и просятся на холст!

Егор сказал смущенно:

— Нарисуй меня.

— Почему же нет? Постараемся…

— А вы… а ты тоже художник? — спросил Егор Костю.

— Нет, я геолог.

— У него интересная работа, — сказал Володя. — Каждый год он ездит в экспедиции, в тайгу, в тундру…

— Вы что же, окончили университет или институт? — вежливо поинтересовался папа.

— Нет, я на третьем курсе института.

Володя обернулся к Егору:

— Ну, а ты-то как поживаешь?

— Я же сказал же тебе, что хорошо… — Егор подумал немного и добавил: — Я повесть пишу.

Володя подергал себя за бороду.

— Вот как?

— Я давно, — ответил Егор. — Я все время что-нибудь сочиняю.

— Это хорошо, — серьезно заметил Костя.

Егор хотел было рассказать, о чем он пишет, что это за повесть и о чем хочет еще писать, и еще ему хотелось узнать от Володи, почему это он говорит «я писал», а не «я рисовал», и еще — зачем это он отрастил себе такую бороду, ведь без бороды удобнее, с нею просто-напросто жарко, но тут мама решительно заявила:

— Давайте-ка, друзья, ложитесь спать, не теряйте зря времени!

Володя с Костей отправились в светелку под чердаком, и Егору, которому спать совсем не хотелось, тоже пришлось идти к себе в комнату.