— Вы превзошли все мои ожидания! — воскликнул он.

— Очень рад, — скромно ответил Петр Петрович.

Немец не отрывал глаз от своего изображения, по правде говоря слабо напоминавшего оригинал. Лицо на фотографии было тонким, узенькие глаза казались большими, исполненными загадочного, вдумчивого выражения.

— Сегодня же пошлю портрет Матильде в Кенигсберг, — заявил растроганный немец. — Прямо сегодня же…

На радостях он на другой день притащил из ресторана объемистый пакет всяких обрезков и костей для Джоя, и пес блаженствовал целый вечер.

Прошло еще несколько дней. Однажды днем в фотографию вошел молодой человек, немного припадавший на левую ногу. Он был одет в поношенное драповое пальто.

— Мне хочется сняться, — сказал он.

— Пожалуйста, — ответил Петр Петрович.

Юноша огляделся кругом, подошел ближе, тихо произнес:

— Не могли бы вы снять меня? Размер кабинетный, на темном фоне.

— На темном фоне? — переспросил Петр Петрович. От неожиданности у него начало сильно биться сердце.

Юноша пристально смотрел на него.

— Размер кабинетный, на темном фоне, — медленно, внушительно повторил он.

Серые, в густых ресницах глаза его внимательно вглядывались в лицо фотографа.

Петр Петрович ждал этих слов каждый день, каждую минуту. Ждал и никак не мог дождаться. И вот наконец…

— Нет хорошей бумаги, — волнуясь, ответил он.

— Бумагу мы вам достанем…

Юноша медленно, все еще не сводя глаз с Петра Петровича, вынул из кармана аккуратно обрезанный по краям квадратик картона.

— Размер годится, не правда ли?

— Годится! — воскликнул Петр Петрович, не в силах удержать улыбки.

Юноша тоже улыбнулся.

— Вам полагалось ответить: «Надо бы больше», — мягко упрекнул он Петра Петровича. — Но ничего. Все понятно. Не так ли?

— Именно так.

— Меня зовут Василий. Или просто Вася.

— Слушаю вас, Вася.

— Так вот… Если сейчас кто-нибудь зайдет, начинайте разговор о фотографиях, о том, что я плохо вышел и меня надо переснять. А теперь слушайте.

И Петр Петрович стал слушать.

Надо было устроить на работу в ресторан для немецких офицеров одну женщину.

— Кто такая? — спросил Петр Петрович.

— Артистка Михальская, — ответил Вася. — Знаете ее?

Петру Петровичу вспомнились горячие цыганские глаза, тонкая, с прозрачной кожей рука женщины, державшая фарфоровую чашку, расписанную медальонами с цветами.

— Алла Степановна? Знаю.

— Так, стало быть, она к вам придет завтра утром.

— Жду.

— А сегодня поговорите с вашим жильцом. Он, кажется, к вам расположен.

Невольная улыбка тронула губы Петра Петровича.

— Да, вроде бы.

— Вот и отлично.

В этот момент в фотографию зашел какой-то полицай.

Не меняя выражения лица, не повышая голоса, Вася продолжал:

— Я всегда плохо выхожу, даже сам не знаю почему.

— У вас очень подвижное лицо, — сказал Петр Петрович.

— Значит, я надеюсь, что вы меня сделаете хоть немножко попригляднее, — сказал Вася.

— Буду стараться!.. — Петр Петрович повернул голову к вошедшему полицаю: — Слушаю вас…

Вася небрежно кивнул и закрыл за собой дверь.

— Кто это? — хмуро спросил полицай, пожилой, невысокого роста, с бычьей шеей и угрюмым лицом.