Может, достанешь еще кого‑то?
– Думаешь, есть шансы?
– Во‑первых, насколько смыслю, ты сейчас в нужном настрое,– стала перечислять женщина.– Во‑вторых, у тебя уже есть в этом опыт – вдобавок удачный. В‑третьих, теперь у тебя сразу три якорька, значит, и улететь сможешь дальше.
– А в‑четвертых?
– В‑четвертых, я посторожу твое драгоценное тело,– фыркнула Львица.– Или не доверяешь?
– Честно сказать, меня больше заботит Ю.
– Будь уверен: Тор не побеспокоит нас в ближайший час,– сказала она.– Его мысли ворочаются небыстро, а подумать старому есть над чем. И Бонш вряд ли сюда сунется, даже если захочет. Хранители не из тех, кто является лично. С Псами я сама справлюсь, по крайней мере приторможу до твоего возвращения. А Невидимки и тебе пока что не по зубам… Ну, убедила?
Поразмыслив с минуту, Эрик спросил:
– Так я полетел?
– Лети, родной,– разрешила Нора.– А мы тебя ждать будем. Все втроем, да?
– Ох, грехи мои,– вздохнул он, закрывая глаза.
– Так ведь без них и полетов не бывает – разве нет? И это было последнее что Тигр услышал тут. Некоторое время он еще витал вокруг “якорьков”, то ли осваиваясь наново в странном пространстве, то ли добирая решимости перед дальним полетом. Собственно, и одной нити, протянутой к богине, Эрику хватило бы с избытком – раньше он умрет, чем прервется эта связь. Но две другие, почти столь же прочные, близкие, каким‑то образом облегчали ориентацию в непривычной среде, не позволяли радужным бликам и зыбким лунам протянувшимся во все стороны, заморочить юношу. И лаже помогали выбрать из множества светонитей путеводные, которые впрямь могли привести куда‑то,– собственно, пока что он обнаружил лишь одну, ранее не ощущаемую или не выявленную.
Впрочем, в беспространстве Эрик пробыл недолго. Довольно скоро он уже обзавелся нормальным зрением (неясно, правда, какими глазами оно подкреплялось) и даже смутным подобием тела. И вот так, клоком белесого тумана, юноша понесся по струне вдаль, пронизывая стены и скалы, пока не вырвался из Горы, вновь очутившись в бурлящей ограндской мгле, стиснутой между серыми камнями и черными тучами, сотрясаемой Вздохами, пронизываемой молниями.
Поначалу Эрик воспарил над облачным слоем, сверху похожим на бескрайнее снежное поле, сияющее под солнцем девственной белизной, и помчался над нескончаемыми сугробами, из которых лишь кое‑где торчали пики самых высоких ограндских гор. Но вскоре его призрачное облачко повлекло вниз, будто оно набухло и потяжелело от влаги, и по сторонам опять замелькал туман, быстро сгущаясь, обретая привычную свинцовую непроглядность. Затем юноша выпал из него в тот же сумеречный, ненастный мир, уже успевший ему наскучить, и тут падение замедлилось.
Словно в давнем полузабытом сне Эрик несся над горной страной, невесомый и бесплотный, пронзая скалы, горы, целые хребты, и, судя поюкорости, уже немалой и все нарастающей, его полет был устремлен не к близкой цели. Другое дело, что Эрик мог туда и не долететь, потому что с каждой секундой, сколько он ни противился, прозрачная его суть делалась плотней, будто Тигр обрастал новой плотью, и проникать сквозь камень становилось труднее. Когда он загустел настолько, что всерьез устрашился застрять в очередной горе, пришлось отклониться от прямой, поневоле удлиняя путь. Вдобавок Эрик словно бы тяжелел, и земля все сильнее притягивала к себе, не позволяя взмыть над вершинами, вынуждая петлять по ущельям или даже скользить по кипящему потоку подобием глиссера.
К счастью, горы делались все ниже, все положе. Затем вовсе остались за спиной, сменившись иной местностью ‑плоской, почти сплошь поросшей высокой травой либо кустарником, изредка разрываемыми кронами невысоких деревьев. Света вокруг становилось больше, как и красок, необычных даже для Кэнтии. В Огранде время суток почти не имело значения, настолько плотно тучи затянули небо, а тут вполне явственно наступал вечер. |