О войне: — Нужно уехать до войны, за войну, где ее еще нет.
Гусочка (подарили желтую, большую, голова снимается — внутри конфеты. Обожает ее.)
Кто-то: — Но у нас тоже были богатыри.
Я: — Богатырь — физическая сила, герой — духовная. Только всего.
Любовь не прибавляет к весне, весна — тяжелое испытание для любви, великий ей соперник.
Кто может сравниться с деревом?
Мур — апрель 1931 г.
— У меня теперь бывает такое чувство, что я — я.
Прыгая на меня с камня (дольмэна)
— Ой, мама! Я Вас совсем изнемогу!
О Муре:
Человек предполагает, а Мур располагает.
Я: — «От юности моея мнози борют мя страсти…» — Мур, на каком это языке? — Славянском.
— А кто на нем говорит?
— Отец Андрей — и больше никто. 30-го апреля 1931 г.
Мур — 5-го мая 1931 г.
— А как слоны ласкаются?
Я
Почему любят спать с красивыми? (В темноте) Значит все-таки — сознание. Значит дело не в прямом ощущении (одном — всегда, с красивой и некрасивой, любимой и нелюбимой), а — в освещении (изнутри).
На улице, маленький мальчик — матери:
— Maman! Regarde ce qu’elles sont belles!
Мать: — Elles sont en fleur, — ça ne nous avance en rien.
(Могло бы — о девушках…)
Удивительно, что прошедшее (истекшее) время так же подробно проходило, как наше, год за годом, день за днем, час за часом, миг за мигом, — не пластами: Атилла, Цезарь, и т. д. — не эпохами — не глыбами, а нашей дробью: миговеньем ока — т. е. что Атилла каждую данную минуту был Атилла, не Атилла-вообще (а сколько — какие толпы — сонмы — мириады — не-Атилл, и каждый — каждую данную минуту!) — не Атилла раз-навсегда.
Потому-то так неудовлетворительна, неутолительна — история.
Мур, на улице: — Вы видали эту негрскую маму?
— Собаку зовут как меня.
Я: — А как меня зовут?
Шепотом: — Не знаю.
— Нý, ты меня зовешь мамой?, а другие все как зовут?
— Марина Цветаева.
— Мама! Хотите сделаем пожар! Подожжем землю, чтобы все лысые горы стали.
(Про осу — или пчелу:) — У нее живот, как у тигра.
(Безумный, с младенчества, страх ос, пчел и мух. Особенно — мух. Панический.)
В Зоологическом саду — про какую-то птицу:
— Летний птенец.
Сто лет мне иногда кажутся, как сто франков — раз плюнуть!
(Пометка: не то, что у меня этих ста франков было много, а то, что я знаю, что они по существу — не сто франков, что это — ложь, пустая цифра и звук. Но и кроме этого — вообще наплевать на франки (сроки).)
(Здесь кончается маленькая черная кожаная записная книжка с затвором — весна 1931 г.)
Теперь — сине-голубая записная книжка, с металлическими скрепами — Мёдон, ноябрь 1931 г. |