Упоминание о постели нисколько не тронуло дона Ригоберто, стремительно перешедшего от бурного веселья к тихому унынию. Донья Лукреция ушла на кухню. Дону Ригоберто стало не по себе под ясным взглядом Фончито, и, чтобы скрыть неловкость, он спросил:

— Шиле посадили в тюрьму за любовь к природе?

— Ну, конечно нет, с чего ты взял, — рассмеялся мальчик. — Его обвинили в аморальном поведении и растлении девочки. Это случилось в местечке под названием Нойленгбах. Останься Шиле в Вене, ничего такого не произошло бы.

— Правда? Расскажи-ка поподробнее, — попросил дон Ригоберто, чтобы выиграть время. Сам не зная для чего. Торжествующее солнечное сияние последних дней сменили ливни, громы и молнии.

Чтобы немного успокоиться, он решил прибегнуть к проверенному средству и принялся считать мифологических существ. Циклопы, сирены, лестригоны, лотофаги, цирцеи, калипсо. Этого оказалось достаточно.

Все началось весной 1912 года; если быть до конца точным, в апреле, подробно рассказывал мальчик. Эгон со своей любовницей Валли (это прозвище, на самом деле ее звали Валерия Нойциль) сняли домик в чистом поле, на краю деревни с непроизносимым названием. Нойленгбах. Эгон любил писать на свежем воздухе, если погода позволяла. В один прекрасный день к нему подошла какая-то девочка и завела разговор. Они просто поболтали, ничего больше. Потом эта девчушка появлялась еще несколько раз. А как-то ненастной ночью вломилась к Эгону и Валли мокрая до нитки и объявила, что ушла из дома. Они пытались ее отговорить: ты не права, вернись домой, но девчонка ни в какую — умоляла, чтобы ее хотя бы оставили переночевать. Они согласились. Гостья легла вместе с Валли, Эгон Шиле — в соседней комнате. Наутро… Появление доньи Лукреции с дымящимся отваром вербены и двумя таблетками аспирина прервало рассказ, который дон Ригоберто, сказать по правде, и так слушал вполуха.

— Выпей все, пока горячее, — приказала донья Лукреция. — И аспирин. А потом в постель, пропотеть как следует. Еще не хватало, чтобы мой старичок простудился.

Донья Лукреция легонько коснулась губами — дон Ригоберто вдохнул травяной запах отвара — лысеющей макушки мужа.

— Я рассказываю о том, как Эгона посадили в тюрьму, — пояснил Фончито. — Ты уже слышала эту историю, так что тебе будет неинтересно.

— Нет, нет, продолжай, не обращай на меня внимания, — ободрила пасынка Лукреция. — Хотя я и вправду хорошо ее помню.

— Когда ты успел рассказать Лукреции свою историю? — процедил дон Ригоберто сквозь зубы, глотая горький отвар. — Она вернулась домой два дня назад, и все это время я ни на шаг ее не отпускал.

— Когда я навещал ее в Сан-Исидро, — ответил мальчик со свойственной ему кристальной откровенностью. — Ты ему не говорила?

Дону Ригоберто показалось, что в воздухе трещат электрические разряды. Чтобы не смотреть на жену, он героически отхлебнул огненного отвара, который обжег ему горло и желудок. В животе дона Ригоберто вспыхнуло адское пламя.

— Я не успела, — пролепетала донья Лукреция. Ее лицо — ай-яй-яй! — сделалось мертвенно-бледным. — Но я, конечно, собиралась все ему рассказать. Ведь в наших посиделках не было ничего плохого?

— Что же в этом плохого, — с нажимом произнес дон Ригоберто, делая очередной глоток душистого адского питья. — Очень мило, что ты навещал Лукрецию и приносил ей вести обо мне. Так что там с Шиле и его любовницей? Тебя прервали на полуслове, а мне не терпится узнать, что было дальше.