— Хренотень какая-то, — Мотченко пожал плечами. — Дать человеку ствол только для того, чтобы…

— Вот и я его о том же спросил, — заторопился Сохатый. — Зачем, мол, все это?

— Кого спросил, Макарыча?

От Грязнова не ускользнуло вполне дружелюбное «Макарыча», и это тоже можно было понять. Местный олигарх и начальник милиции были людьми одного круга, попивали вместе водочку, и для Мотченко он был именно «Макарычем», и никем иным.

— Ну да, кого же еще, Макарыча! — подтвердил Сохатый. — А на кой, мол, мне все это надо? А он мне и говорит: «Не твоего ума дело. Припрячь ствол и сваливай, пока ноги носят».

— И как же это ты мог бы ухитриться сделать? — с едва уловимой язвинкой в голосе спросил Мотченко.

— Да очень даже просто, — пожав плечами, уже более спокойно пояснил Сохатый. — Я же хотел у них на ночь остаться, ну, а днем, когда маруха Кургузого на работу свалит, послать его самого за водкой. Так что времени было бы вполне достаточно, чтобы пушку припрятать.

— И при этом заставить Кургузова уехать из Хабаровска? — уточнил Грязнов.

— Ну да.

— А ты, выходит, до этого времени тот ствол в глаза не видел?

— Как на духу говорю.

— Что ж, любопытно… Очень даже любопытно.

Вячеслав Иванович бросил вопросительный взгляд на Мотченко, тот утвердительно кивнул и включил диктофон.

— Ну а теперь, Петр Васильевич, давайте-ка по порядку. Как, когда и где с ним познакомились, я имею в виду Шкворня, и все остальное прочее.

Согласно кивнув, Сохатый вновь облизал губы, сглотнул костистый кадык и зашарил глазами по столу. Как понял Грязнов, в поисках курева. Мотченко тоже понял, в чем дело, и, что-то пробурчав себе под нос, достал из верхнего ящичка стола пачку «Явы», коробок спичек и все это протянул Сохатому.

— Бери.

— Что? Всю можно? — недоверчиво спросил тот.

— Ну а куда от тебя денешься, забирай.

Глубоко затянувшись, Сохатый снова кивнул, что означало «спасибо», и попросил:

— Можно я перекурю малость? В камере. Чтобы с мыслями собраться.

Глава 15

Назвав Шкворня и, очевидно, основательно проанализировав ситуацию, в которой он оказался благодаря все тому же «Макарычу», Сохатый, как это ни странно, немного успокоился, и когда его вновь ввели в кабинет Мотченко, он уже готов был со всей основательностью топить кого бы то ни было, тем самым спасая свою жизнь. Опустившись на стул и бросив взгляд на диктофон, он глубоко вздохнул, словно готовился нырнуть с головой в прорубь, и тут же спросил, поймав глазами взгляд столичного опера.

— А мне это зачтется как чистуха? Сами понимаете, могу все говорить, а мог бы и промолчать кое о чем.

— Кончай торговаться! — оборвал его Мотченко, признавшийся Грязнову, что не верит в то, что рассказал Сохатый. «Но почему?» — удивился Грязнов. «Да потому, что Сохатый, это — сохатый. Казалось бы, прет напролом, а на самом-то деле умен и хитер, как десять борзых, вместе взятых».

— Дак это же я так, к слову, — тут же спохватился Сохатый, сообразив, что слишком рано начал выставлять свои условия. — Ну что ж, записывайте.

— Макарыч на меня сам вышел, еще до того, как я по хулиганке на зону попал. Я в ту пору грузчиком горбатился, на станции. Ну, по мелочовке вещицу-другую из товарняка тиснешь да пропьешь тут же. А он тогда склады на станции держал, продовольственные и со смешанным товаром.