В детстве Наташа ничего интересного из себя не представляла, а после того, как умерла мать, вышла из-под контроля. Джоди помнит ее с черной помадой и короткими нагеленными волосами, пузиком и покусанными ногтями. Сложно представить, чтобы она теперь стала хоть сколько-нибудь привлекательной. Тодда пленила ее молодость, ведь им заинтересовалась девчонка вдвое моложе. Мужики таковы, им нужно самоутверждаться. Наташа Ковакс, разумеется, не значимая фигура , не тот человек, с которым стоило бы считаться . У Тодда это увлечение ненадолго. У него так всегда, а всем известно, что поведение человека в будущем точнее всего можно предсказать по поведению в прошлом.

Хорошо, по крайней мере, что она сама устойчивая, зрелая, верная, может сохранять семью. Больных в этом мире полно, без здоровых, способных взять удар на себя, распадались бы вообще все пары. И она делает это охотно, с радостью, ей приятно быть полнофункциональным элементом союза, психически уравновешенным, со счастливым детством, без каких-либо душевных травм. Джоди ясно понимает, что она здоровая и нормальная. Во время учебы она ходила к терапевту и познала себя.

На терапию она пошла благодаря одному из профессоров в Школе Адлера, который сказал, что ей будет полезно пройти через этот опыт – посидеть в кресле пациента. Исследовав собственную психику, говорил он, она поймет, как помогать в этом и другим. Он рекомендовал это не всем студентам, поэтому Джоди было любопытно, почему он выделил именно ее, но так и не спросила. Но она знала, что в некоторых учебных заведениях личная терапия является обязательным условием для получения диплома. Например, те, кто учится работать по Юнгу, и сами проходят добротный курс анализа.

Выбирая дополнительный курс после университета, прежде, чем остановиться на Школе Адлера, Джоди рассматривала и Институт Юнга. Ей нравилась его идея индивидуации, процесс осознания себя вне расового и культурного наследия – «обретение целостности» в терминологии Юнга. Человек должен выработать собственный взгляд на жизнь, найти в ней свой личный смысл, отдельно от того, чему его могли учить старшие. Но в целом юнгианский подход казался Джоди тайной, похожей на запертую на замочек шкатулку, ведь Юнг придавал огромное значение мистицизму и символизму. Один из последователей этой школы сказал ей однажды, что полная жизнь требует опыта участия в символической драме – для чего Джоди всегда была настроена слишком скептически. А Адлер привлек ее более прагматичными взглядами на социальный интерес и целеполагание.

Джерард Хартман, к которому она пошла, тоже придерживался Школы Адлера, и, как и сама Джоди, работал консультантом-психологом, но имел больше опыта и титулов. Ей тогда было за двадцать, ему – за сорок. По вторникам она приходила к нему в винтажную многоэтажку на Уошингтон-стрит возле парка, к десяти утра, не опаздывая. В кабинете было то невпопад натоплено, то слишком холодно из-за кондиционера, так что она завела привычку носить с собой пару свитеров независимо от стоявшей на улице погоды, чтобы по необходимости можно было одеться или раздеться. Джоди вполне понимала базовую подоплеку любой терапии, по большому счету, не зависящую от направления: кем и откуда бы ты ни был, именно таким ты сформировался и вырос в саду своего детства. Другими словами, жизненные установки и взгляд на окружающий мир – то есть психогенный базис – были заложены задолго от того, как тебе стало можно выходить из дома без родителей. Все твои мнения и предпочтения, способности и трудные места, где ты лишаешь себя счастья и где страдаешь, все это перекочевывает из детства во взрослую жизнь, поскольку в раннем возрасте, когда ты был наивным и впечатлительным человеком в развитии, ты оценивал свой опыт и делал соответствующие решения, вытекающие из твоего видения своего места в этом мире, решения эти пускали корни, крепли, формируя твою жизненную позицию, способ мышления, манеру выражения – того тебя, с которым ты стал сам у себя стабильно и неуклонно отождествляться.