Карлссон весело рассмеялся:

– Все‑таки я чуть‑чуть переоценил вас… Я и то, и другое. Для этих мистерий у меня имеются две превосходные маски. Не хочу, чтобы мои сограждане принимали участие в таких инсценировках. Конечно, кое‑кто из них не отказался бы и даже неплохо сыграл бы отведённую роль, но я оставляю за собой… внешнюю политику. Мы так условились. Внешняя политика – моя сфера, внутренняя – их. Достаточно и того, что во время визитов они не отказываются торчать у дверей этого дома.

– Значит, у вас полная демократия?

– Можно назвать и так.

Я чувствовал, что мне давно пора уходить, и… все не мог заставить себя расстаться с этим удивительным человеком. Несмотря на внешнюю жёсткость, от него исходило какое‑то особенное обаяние. Обитатели острова, должно быть, боготворили его…

– Послушайте, Карлссон, – сказал я. – Если когда‑нибудь и я, подобно вам, разочаруюсь в благах цивилизации, примете меня в свою общину? Буду хорошим подданным, обещаю.

– Это должны решить они все, – очень серьёзно ответил Карлссон, – У нас ведь демократия… вы сами сказали.

* * *

10 марта. Завтра прибывает пароход. Наш груз сложен на берегу: звенья буровой, штанги, ящики с керном. Кажется, мои ребята довольны. Вместо шести – два с половиной месяца. А свои деньги они получат полностью. Задача ведь выполнена. Разумеется, босс не будет в восторге. Алмазоносных кимберлитов мы так и не нашли на Муаи. К счастью для населения острова… В любом случае, один проигрывает, другой выигрывает. Я лично доволен, что выиграли наши друзья – муайцы и старик Карлссон. Их идиллия будет сохранена… Вопрос, надолго ли?

Тогда все удалось сделать именно так, как мы задумали с Карлссоном. Ребята отсутствовали восемь дней. Правда, вернулись они злые и встревоженные. Они опасались какого‑нибудь нового подвоха со стороны островитян. Однако когда я рассказал, что все дни непогоды скважина бурилась и мне удалось вскрыть базальт, они пришли в восторг.

Даже молчаливый Тоби произнёс целую речь. Только Питер, придирчиво оглядывая базальтовый керн, проворчал, ни к кому не обращаясь:

– Чудеса да и только на здешних проклятых островах… Ну, если за них платят…

Он пожал плечами и больше не возвращался к этой теме.

В последний вечер островитяне пригласили нас в деревню на праздник. Это был прощальный праздник в нашу честь. На центральной площади, напротив коттеджа вождя, собралось все население острова. Нас посадили на самое почётное место – на возвышение, устланное мягкими циновками. Пир начался с заходом солнца и продолжался до восхода луны. Когда её бледный диск выплыл из тёмных вод океана и проложил широкую серебристую дорогу к берегу атолла, начались танцы. Гибкие тёмные фигуры то стремительно двигались в едином согласованном ритме, то застывали чёткими изваяниями на фоне искрящейся поверхности океана. Танцам вторило негромкое мелодичное пение. Порой оно затихало, словно задуваемое порывами тёплого ветра. Ветер шелестел листьями пальм и увлекал в темноту белые плащи танцовщиц…

Мне было очень грустно. Грустно оттого, что это последняя ночь на чудесном острове, где пережито столько удивительных и забавных приключений… А ещё грустно потому, что Карлссон не пришёл на прощальную встречу. Мне так хотелось поговорить с ним ещё раз перед отъездом. Хотелось, чтобы он объяснил…

Кто‑то тихонько потянул меня за рукав. Я оглянулся: позади сидел на корточках Ку Мар. У него тоже был не очень‑то весёлый вид.

– Ну, что скажешь? – спросил я возможно более бодрым тоном.

– Завтра поедешь?

– Поеду.

– А куда?

– Далеко. Сначала на Гаваи, потом в Америку.