Роберт О'Рейли, живя в Сиднее, время от времени встречался с Элеонорой. Последний раз виделся с ней уже после истории с Конрадом и, движимый любопытством, осторожно спросил о сыне.

   — Этот юноша был воплощением невинности! — со смехом сказала Элеонора. — Он учил меня французскому, а я его — искусству любви. Но я же бездарность, а он оказался очень способным, поэтому добился куда больших успехов, тем более, что последнее занятие пришлось по вкусу нам обоим. До французского ли было! — Потом добавила равнодушно: — Он мне нравился, но был слишком бедным, а ты же знаешь мой железный принцип: мужчина, который живет со мной, должен меня содержать, и по высшему классу. К тому же он слишком серьезно относился к нашей связи.

   Помнится, Роберт испытывал в тот момент жгучее желание схватить Элеонору и вытряхнуть из ее соблазнительного тела мелкую продажную душонку, чтобы эта девица научилась наконец ценить истинные человеческие чувства.

   Но сейчас он ответил Конраду:

   — Все богатые люди в Сиднее знакомы с Элеонорой и, как ты понимаешь, довольно близко. Конечно, теперь, когда работа превратилась для нее в развлечение, она может для разнообразия позабавиться со смазливым мальчишкой, тем более, женщин всегда влечет к экзотике!

   — Перестань! — Конрад сжал кулаки, но усилием воли сдерживался и, стараясь успокоиться, негромко произнес: — Не забывай, отец, я на три четверти белый!

   — Да, — повторил Роберт, — на три четверти.

   — Этого мало?

   — Мало для того, чтобы считаться стопроцентным белым и особенно в Америке, куда ты желаешь отправиться. Там ты для всех будешь цветным, человеком второго сорта, и тебе с твоей неуемной гордыней нелегко будет это стерпеть!

   — На что ты только не пойдешь, чтобы унизить меня!

   — Я вовсе не хочу унижать тебя, Конрад, просто предупреждаю, — довольно мягко произнес Роберт. — Тебе, и правда, будет нелегко!

   — Надо же, как тебя это волнует!

   — Опять ты за свое…

   — Да! Ты всегда стыдился меня… Хотя, ладно, что об этом говорить, так же как и о моем прошлом. Хочу сразу сказать: я не желаю вспоминать и обсуждать его. Я дорого заплатил за те ошибки… Теперь Элеонора ничего не значит для меня. Лучше, — его глаза неожиданно сверкнули, — покажи мне свою молодую жену!

   — Ты ж не хотел ее видеть.

   — Я передумал.

   Услышав это, Роберт самодовольно усмехнулся и сказал:

   — Хорошо. Ты увидишь ее во время обеда.

   Едва часы пробили шесть, Тина мягкой, чуть скованной поступью вошла в столовую. Она чувствовала, что щеки горят, и не знала, куда деть руки. Мужчины уже ждали ее, и девушка ощущала себя попавшей на неожиданный сложный экзамен.

   Роберт был все в том же сером летнем костюме, Тина тоже не меняла наряд, а Конрад переоделся: в светлой рубашке с расстегнутым воротом он выглядел совсем юным.

   Тине показалось, что взгляд молодого человека пронзил ее насквозь, осветив тайные уголки души, обнажив все чувства; глаза же самого Конрада мгновенно отражали все попытки проникнуть внутрь его сущности — между ним и окружающим миром была воздвигнута невидимая прочная стена.

   Он холодно поздоровался с Тиной, не поцеловав ей руки.

   — Миссис О'Рейли, — улыбаясь, сказал Роберт, — а это Конрад, мой сын.

   Юноша усмехнулся.

   — А как имя миссис О'Рейли? — спросил он.

   — Тина, — тихим голосом поспешно произнесла девушка, не смея поднять глаз.