— Какой же?

Диана ответила не сразу.

— Мама — страшная антисемитка. Когда папа сообщил ей, что вы наполовину еврей — ему не следовало этого делать, — она заявила, что не хочет вас видеть у себя в доме. Папа боролся за вас в течение нескольких месяцев, пока мама наконец не сдалась. Но я видела, что она вела себя просто ужасно по отношению к вам, и мне за нее стыдно. Вы примете мои извинения?

— Ваши извинения я приму, — сказал он после паузы, сделав ударение на первом слове. — Но наступит миг, когда я сделаю так, что она сама извинится передо мной.

— Надеюсь, что так и будет, только… что-то не верится.

— Хотите пари? Ставлю десять долларов за то, что я ей понравлюсь. Или, по крайней мере, она поговорит со мной еще до окончания вечера. Уверен, что я самый обаятельный еврей-полукровка из всех, что когда-либо рождались на свет.

Она рассмеялась:

— Да вы действительно большой скромник. Ну хорошо, считайте, что мы поспорили. И я искренне хочу проиграть это пари!

— В таком случае поспешим вернуться в дом, чтобы я смог приступить.

Она взяла его за руку, и они вернулись в залу вместе.

Диана Рамсчайлд решила, что ей очень понравился «знаменитый» Ник Флеминг. А его стройная, широкоплечая фигура и смуглое красивое лицо взволновали ее даже больше, чем она хотела бы себе в этом признаться.

Гости занимали свои места в «музыкальной» зале, Альфред уже открыл крышку своего «Стейнвея» и ждал, пока настроят инструменты его партнеры по игре. Ник направился к дивану, на котором, как на троне, восседала миссис Рамсчайлд. Она встретила его приближение холодным взглядом. Он сел рядом. Ее глаза сверкали яростью, а он отвечал на это улыбкой.

— Хотел сделать комплимент по поводу вашего десерта, миссис Рамсчайлд, — начал он. — Это было бесспорно лучшее желе из всех, что мне когда-либо приходилось пробовать. Его можно сравнить, пожалуй, только с тем, чем меня угощала миссис Вандербилт.

Ее ресницы чуть дрогнули при упоминании этого имени.

— О какой миссис Вандербилт вы говорите? — живо спросила она.

— Мать Рэгги, — последовал небрежный ответ. — Мы поигрывали с Рэгги в покер у Кэнфилда, пока я не переехал сюда. Знаете, сегодня был просто изумительный обед.

— Благодарю.

— Мистер Рамсчайлд сообщил, что сегодня они будут играть Моцарта. Я очень люблю сочинения этого композитора. Мой сосед по комнате в общежитии колледжа Байярд Фиппс частенько, бывало, исполнял Моцарта. Конечно, у него это получалось далеко не блестяще, но все-таки…

И снова заинтересованность во взгляде.

— Вы жили в одной комнате с Байярдом Фиппсом? — спросила она.

— Да, в Принстоне. — Он оглядел залу. — Мне очень нравится ваш дом. Здесь так уютно. Никакой гигантомании и показухи, как, например, у Брейкеров.

— Вы бывали у Брейкеров?

— Да, с Рэгги. Но мне там не понравилось. Слишком уж все громоздкое. В Ньюпорте все дома такие. Но ваш особняк — просто совершенство. А ваш вкус, если судить по мебели, весьма изыскан.

Он улыбнулся ей.

К его восторгу, она тоже не удержалась от легкой улыбки.

— Как вам это удалось?! — прошептала Диана, передавая ему на террасе проигранные десять долларов. — Я наблюдала за вами и мамой… Думаю, вы действительно ей понравились.

— Я накидал ей кучу имен людей из общества, с которыми никогда на самом деле даже не виделся, — ответил Ник, широко улыбаясь.