Изменить размер шрифта - +
В свое время он был губернатором Миссури. Говорят, этот деревенщина богат и великий князь его презирает. Если бы ты был деревенщиной, я тебя на такое дело и не послал бы. И наконец: мне пришло в голову, что нелишне было бы попользоваться кодовыми именами в твоих сообщениях из России. В случае перехвата русским не сразу все станет понятно. Я тут придумал клички для царя, царицы, великого князя Кирилла, Распутина и еще для некоторых крупных деятелей. Вот они все, на этой карточке. Советую заучить наизусть. Вчера я слушал вариации на тему «Энигмы» Эльгара и решил, что тебе лучше называться «Энигмой», согласен?

— Энигма, — задумчиво произнес Ник. — А что, неплохо.

Альфред встал из-за стола и шел пожать Нику руку, тот поднялся ему навстречу.

— Удачи, — пожелал Альфред. — Тебе она понадобится.

 

После смерти капитана Флеминга его вдова не исключала возможности вновь выйти замуж. А переехав в Нью-Йорк, ей пришлось столкнуться, как она сама выражалась, «с несколькими джентльменскими визитами». Эдит все еще была молода и красива, благодаря поистине строжайшей диете она сумела сохранить свою фигуру. Часто бывала в обществе, но все же любовь пришла к ней только спустя почти десять лет. Но когда это случилось, Эдит решила, что Ван Нуис де Курси Клермонт достоин многолетнего ожидания.

Ему было сорок семь, он отличался высоким ростом, худощавым телосложением, тонко развитой чуткостью к окружающим и был настолько близорук, что носил в очках стекла в четверть дюйма толщиной. Бросалась в глаза его вьющаяся огненно-рыжая шевелюра. Он владел сетью из двадцати девяти газет, выходивших в самых разных городах от Портсмута, Нью-Хэмпшира до Майами. Спустя три недели после первого «джентльменского визита» Клермонта к вдове Флеминг, воспламенившаяся Эдит стала любовницей Вана. Богатая вдова и влиятельный либеральный издатель были без ума друг от друга, но возникла одна проблема. Ван был ревностным католиком и имел жену, которая пребывала в добром здравии. Эдит понимала, что не сможет открыто жить с человеком, которого любит, но, исповедуя прагматизм, она примирилась с этой ситуацией. Она знала, что в таком большом городе, как Нью-Йорк, не так уж и трудно любить скрытно. Более того, она считала, что сам факт секретности придает ее с Ваном отношениям пикантный характер, делая их любовь более насыщенной, чего не было бы, если бы они были мужем и женой.

Однажды Эдит рассказала про Вана Нику. Она понимала, конечно, что ее тайная любовная связь несколько компрометирует ее как мать, но, с другой стороны, она не могла держать Вана «в шкафу» годами и к тому же искренне хотела, чтобы ее мужчины понравились друг дугу.

К сожалению, этого не произошло.

Ван, являвшийся автором некоторых наиболее яростных и пламенных редакционных статей в своих газетах, был строг в душе — за что враги называли его «невыносимым лицемером и педантом», — а потому скептически отзывался о характере Ника и распекал Эдит за то, что та испортила его. Эдит не могла этого отрицать.

Ник, вовремя осознавший, что даже его обаяние не оказывает воздействия на любовника его матери, благоразумно решил избегать встреч с ним. Его отъезд в Коннектикут несколько улучшил ситуацию. Ван неохотно признавал в разговорах с Эдит, что, «возможно», Ник изменится к лучшему. Но сама Эдит хорошо видела, что ее любимый мужчина по-прежнему не жалует любимого сына.

Жена Вана Уинифред жила с дочерью в большой квартире на Парк-авеню. Она годами не обменивалась с мужем ни единым словом, но никогда не забывала отсылать свои новые счета в Клермонт-билдинг, уродливое семиэтажное здание в двух кварталах от Сити-холл, в котором располагалась штаб-квартира всей газетной сети и редакции нью-йоркской газеты Вана «Графика». Исправно оплачивая счета, Ван с удивительной моральной гибкостью «забывал» свою вину — ведь это он бросил Уинифред! — и не терзался угрызениями совести, которые наводят только скуку.

Быстрый переход