Она отвернулась и пошла к морю, пытаясь справиться с накатившим волнением.
Мужчины какое-то время безмолвствовали, потом капитан Мейрих негромко произнес:
— Это несносно, Рейнхарт, просто несносно. Что ты все время цепляешься к ней?
Рейнхарт, опустив голову, промолчал, сознавая справедливость упрека.
Ранегунда вернулась к маленькому отряду с бесстрастным и словно окаменевшим лицом, на котором, освещенные ярким солнцем, отчетливо выделялись оспинки — следствие перенесенной болезни. Оспинки спускались также на шею, открытую для обозрения, ибо теперь длинные косы были собраны на затылке узлом, как у воинов перед битвой. Мужчины потупились. Она обвела их взглядом.
— И вот еще что. Не вздумайте мародерствовать. Надеюсь, всем ясно, что я имею в виду? Учтите, перед уличенным в подобном бесчестье крепостные ворота захлопнутся наглухо, а приют изгою-преступнику могут дать лишь в Лаберике. Это двое-трое суток пути. Для того, кого по дороге не сожрут волки, не задерут медведи и не тронут разбойники. Жена же, дети и родственники виновного останутся здесь, пока не приедет королевский чиновник, который рассудит, как с ними быть. — Глаза ее сделались жесткими, в них заблестела сталь. — Я без малейшего колебания изгоню любого, кто посмеет присвоить себе хотя бы какую-нибудь безделицу. Этого ожидают от меня как король, так и мой брат.
Бератрам решился ответить за всех:
— Изгнание лучше, чем отрубленная рука.
— Истинная правда, — отозвался капитан Мейрих и перекрестился.
Ранегунда сложила на груди руки.
— Я не желаю, чтобы в бою рядом со мной сражались бесчестные люди.
— Да хранит нас Господь, — подхватил Бератрам, — и не оставляет заботами. — Он взглянул на соседей. — Мы все думаем так же.
Послышались неразборчивые восклицания, воины закивали. Ранегунда, не очень-то веря в их искренность, но все же в какой-то мере удовлетворенная, затянула узлом края юбок и подоткнула концы под широкий кожаный пояс, потом покрутилась из стороны в сторону, проверяя надежность крепления.
— Прекрасно, — сказала она. — Почаще глядите по сторонам. Те, у кого есть рожки, трубите в случае надобности, зовите на помощь.
— Она все равно не придет вовремя, — возразил Рейнхарт с плохо скрытой язвительностью. — Уж лучше, что бы там ни было, ринуться в бой и разом со всем покончить.
— И подставить под удар тех, кто станет потом разыскивать вас? Дать врагу шанс точно так же расправиться с ними? Скажи, это доблесть или преступное безрассудство? Ну же, скажи!
Рейнхарт вздохнул, не желая сдаваться.
— А разве не трусость — взывать о помощи, дуть что есть силы в свой рог из-за незначащей стычки?
— В таком случае великий Роланд, трубивший в свой рог, тоже трус? — вспыхнула Ранегунда.
Довод, случайно пришедший ей в голову, был сокрушительным. Рейнхарт отвел глаза в сторону, лицо его помрачнело.
Впрочем, перепалка закончилась бы так и так, ибо Бератрам указал на восточный гребень холма, на котором высилась крепость.
— Смотрите! — воскликнул он. — Лошадки уже показались. И они совсем рядом. Добрая для начала примета.
Ранегунда, облегченно вздохнув, махнула рукой и зашагала в указанном направлении. Она шла молча, сконцентрировав все свои силы на том, чтобы не хромать, и какое-то время отлично с этим справлялась.
Правда, лишь до тех пор, пока под ногами ее не блеснул ручеек, пробивший в песке предательскую канавку. Там Ранегунда вновь оступилась, но все же сумела сохранить равновесие, хотя и с огромным трудом.
— Держись за мою руку, герефа, — сказал Бератрам, подходя. — Этим ручьям нельзя верить!
— Нет уж, благодарю, — буркнула Ранегунда сердито. |