Эварт передал ей поводья и был столь деликатен, что смотрел в сторону, пока она вскарабкивалась на мышастого, стараясь не зацепить юбкой седельную сумку. После удачного завершения процедуры он кивком разрешил остальным выбрать себе лошадей и сам взобрался в седло костлявой гнедой кобылы.

— Позволите мне ехать рядом? — почтительно спросил он.

— Если хочешь, — ответила Ранегунда, подбирая поводья, ибо после трехдневного томления в стойле мерин под ней прыгал и взбрыкивал. Усмирив его, она выкрикнула: — Бератрам, Аделяр, возьмите половину людей и отправляйтесь на запад. Остальные поедут со мной.

Она указала на восток, внутренне вдруг ощутив весь груз ответственности и перед монастырем Святого Креста, и перед братом, и перед Христом Непорочным. Подавив приступ волнения, Ранегунда направила мерина к кромке песка, где суетливо плескались мелкие волны.

— Отправляемся в хорошее время, герефа, — отметил Эварт. — Немногим позже полудня.

— Да, — согласилась она, — до заката еще далеко.

Ей приходилось постоянно сдерживать мерина, ибо тот рвался пуститься галопом. Сзади скакали Карагерн, Фэксон, Амальрик, Руперт, Ульфрид, Уолдрих и Калфри, обычно не занимавшиеся патрулированием в отличие от полудюжины верховых, под началом Бератрама и Аделяра повернувших на запад. Самому старшему из этой семерки — Ульфриду — только-только перевалило за тридцать, младшему — Карагерну — было пятнадцать.

— Вы полагаете, мы найдем что-нибудь? — осведомился после длительного молчания Эварт.

— Об этом знает лишь море, — ответила Ранегунда, резко дернув поводья.

Мерин протестующе вскинул морду, затем раздражение его улеглось и он на какое-то время притих, но бежал тряско, неровно.

— Он хочет размяться, — заметил Эварт, чья кобыла вела себя совершенно спокойно и двигалась мерной рысью.

— Дай ему волю — и он быстро выдохнется, что скажется на обратном пути, — отозвалась Ранегунда. — Пусть упрямится, вскоре с ним все будет отлично.

Через четверть часа Эварт снова заговорил:

— Раньше всадники тут были редки. А сейчас всякий сброд обзаводится лошадьми. Так и ждешь, что из кустов кто-нибудь выскочит.

— Пусть выскакивает, — с деланным равнодушием произнесла Ранегунда, не желая показывать, что ее тоже тревожат подобные мысли, особенно с того момента, как справа от них потянулись рощицы, подчас сбегавшие чуть ли не к самой воде. Сами по себе они выглядели вполне безобидно, но за ними теснились лесные угрюмые дебри. — Пусть. Он получит достойный отпор.

— О да, несомненно, — поспешил согласиться с ней Эварт.

Вдали над приливной линией завиднелась огромная груда принесенного волнами плавника.

— Жуть, да и только, — сказал, морщась, Фэксон, указывая на мешанину переплетенных между собой искривленных стволов. — Говорят, по ночам в такие места люди сносят всякую всячину, чтобы ублаготворить морского бога. А тому, кто придет сюда днем и не увидит никаких приношений, угрожает несчастье.

— А ты держись отсюда подальше, — посоветовал Эварт. — Как днем, так и ночью.

Конники рассмеялись, однако многие из них перекрестились, проезжая мимо завала, а Калфри для пущей верности отвернул голову в сторону.

— Скажите, герефа, — спросил чуть позже Руперт, — долго ли нам еще продвигаться вперед? — Он покосился на лес, подступавший к ним справа.

— Я положила час на разведку, — ответила Ранегунда. — Он еще не истек. — Она повернулась в седле.