Сент-Герман молча выслушал всю тираду, потом спросил с долей легкого изумления:

— Если бы я и впрямь задумал нечто подобное, как бы мне удалось… гм… вас расслабить?

— Через герефу, — мгновенно ответил Карагерн. И добавил с явным презрением: — Ведь она женщина и, несомненно, считает, что мужчина, с ней сблизившийся, не причинит ей зла.

Сент-Герман слегка поклонился своему юному обвинителю.

— Если вы полагаете, что мои намерения именно таковы, будьте добры, докажите свою правоту. Иначе я буду вынужден вас урезонить. — Он повернулся к Ранегунде. — Я повторяю свое предложение и не вижу причин, почему бы вам его не принять.

— Сегодня дежурит Карагерн, — ответила Ранегунда, и между бровями ее пролегла жесткая складка. — Он присягал королю и Саксонии и обязан исполнить свой долг. Пусть сам решает. Либо он честный и храбрый солдат, либо жалкий предатель и трус.

Карагерн понял, что зашел чересчур далеко, но не видел путей к отступлению, а потому с гордым видом поставил лампу на лестничные ступени и заявил:

— Я покину крепость к утру.

— Не к утру, а сейчас, — отрезала с отвращением Ранегунда. — Людям, отказывающимся защищать Лиосан, не место в его пределах. Можешь заночевать в деревеньке. Ступай, собирай свой скарб. Да смотри, не прихвати с собой чего-нибудь лишнего. Я проверю тебя у ворот.

— Я рад, что ухожу! — запальчиво крикнул Карагерн. — Да! Ухожу! Позволю себе поскорее отделаться от вашего Лиосана. — Он обиженно склонил голову набок и закусил губу — совсем как ребенок, которого собираются незаслуженно наказать. — Сами спохватитесь, но будет поздно. Это место проклято! Над ним кружит беда!

— Это моя забота, а не твоя, — нахмурилась Ранегунда и брезгливо посторонилась, давая дорогу пятнадцатилетнему дезертиру. Когда тот ушел, она посмотрела на чужеземца и, как всегда, ощутила смущение, заглянув в глубину его темных загадочных глаз.

— Вам не следовало…

— Соваться не в свое дело, — докончил он за нее. — Вы правы, но я сказал, что сказал. И готов заступить на дежурство.

— С вами там никого больше не будет, — предупредила она.

— Это меня не пугает, — без малейшего колебания заявил Сент-Герман. — А если вы опасаетесь, что я могу там заснуть, позвольте признаться, что я уже выспался… Мне днем лучше спится. — Граф солгал: он был в своей комнате, но не спал. Он мог не спать сутками, не чувствуя утомления, но говорить о том было опасно. И все-таки с губ его неожиданно сорвалось: — Я часто бодрствую по ночам.

Ранегунда неловко кивнула.

— Я это заметила. — Она кашлянула. — Я думала, причиной тому ваши ранения или… косые взгляды наших солдат. Но брат Эрхбог сказал, что ваша бессонница может быть вызвана совсем другим обстоятельством, ведь вы мужчина, а всем мужчинам…

— Простите, герефа, — поспешил перебить ее Сент-Герман, — но мне представляется, что именно брат Эрхбог внушил Карагерну тот вздор, что он нес… как и некоторым другим вашим воинам. Возможно, с наилучшими намерениями, но результат налицо.

— Брат Эрхбог говорит то, что думает, не заботясь о своей или чьей-либо выгоде, — тихо произнесла Ранегунда. — Он настолько… — Она попыталась жестом пояснить свою мысль. — Для него не существует ничего, кроме поста, молитв и блаженного забытья.