Федор Федорович в очередной раз перевернул страницы и прочитал:

– «Человек просто бессердечный причиняет другим боль, если это дает ему какую-либо выгоду. Но если ему страдание других доставляет удовольствие, он будет мучить людей, даже если он от этого никакой выгоды не имеет». Вот это и есть моральный кретинизм, – добавил он и закрыл книгу.

Мы помолчали. Меня поразило замечание о прямоугольных зрачках. У кого-то я видела такие зрачки и пыталась вспомнить, где, у кого.

– В общем, вы правы. Само по себе понятие «псих» ничего не объясняет. Мало ли на свете сумасшедших? Мало ли чего они желают? Почему из миллионов психов именно Кобе удалось осуществить свои патологические желания в полном объеме? – сказала я и поставила «Руководство по психиатрии» на полку.

– Да, – кивнул Агапкин, – людей, страдающих манией величия и моральным кретинизмом, десятки тысяч. Психопатических личностей – сутяг, болтунов, авантюристов вроде Ульянова сотни тысяч, если не миллионы, это настолько распространенный тип, что тут вообще вряд ли стоит говорить о патологии. Но почему-то именно эти двое сумели реализоваться в Ленина и Сталина, а все прочие сидят в тюрьмах и в психушках либо мучают окружающих вполне безнаказанно.

– Либо торчат в телевизоре, орут на ток-шоу, – добавила я.

Федор Федорович пропустил мое замечание мимо ушей. Телевизор он не смотрел, и современные ораторы его не интересовали.

– Знаешь, чем психопат заурядный отличается от психопата политического? – спросил он и залпом допил свой остывший чай. – Заурядный псих считает себя «Верховным Богом» и говорит: «Я Верховный Бог». А политический псих собственного бреда не озвучивает, но заставляет огромное количество людей не только говорить, но и думать, что он «Верховный Бог». Ленин и Сталин владели чем-то вроде пробирки с бациллами, вызывающими психическую эпидемию. Не хочу тебя пугать, но тебе придется этим заняться. Ты заканчиваешь первый том, тебя ждет восемнадцатый год, точнее, лето восемнадцатого. Покушение на Ленина войдет в роман, ты никуда не денешься. Тебе придется...

Голос его звучал все тише, невнятней, я не успела оглянуться, а на диване уже никого не было, только валялось несколько открытых книжек.

Я сидела за компьютером, в полном одиночестве. Пальцы мои сами собой пробежали по клавишам, на мониторе возникла строчка:

«Продолжение следует».

Я поняла, что закончила первый том романа и чудовищно устала, хочу есть, спать, гулять в лесу, купаться в море.

– Ты напрасно пообещала продолжение, – услышала я щекотный шепот у самого уха, – тебя замучают, станут требовать скорее, скорее. А писать предстоит долго.

Наверное, это была звуковая галлюцинация от усталости и недосыпа. Я не стала убирать последнюю строчку. Оно ведь правда последует, продолжение. Я передохну немного и начну второй том.

Федор Федорович исчез и довольно долго не появлялся. Я колесила по Германии, вышла моя очередная книга в немецком переводе, и старомодное пристрастие немцев к литературным чтениям давало мне возможность путешествовать из города в город.

Гонка в поездах сквозь живописные осенние пейзажи, под чистым холодным небом сопровождалась постоянным сквозняком, прочищала мозги, наполняла душу странным космическим гулом. Мелькали рощи, едва тронутые осенней желтизной, аккуратные фермы, поля, стада тучных черных и белых коров. На открытых платформах маленьких станций пахло свежим сеном и можжевельником.

Мне нравилась сизая тишина курящих вагонов. Города возникали и скрывались навсегда, не оставляя в памяти ничего, кроме черепичных крыш, серых и вишневых стен, голубого циферблата на башне ратуши.