|
Свету унесли. Артист сопровождал ее до палаты, что‑то еще хлопотал, наконец вернулся к нам. Тогда уж мы услышали его подробный доклад.
* * *
При приближении к городу Борода начал нервничать. Он ерзал на сиденье, тер лоб, прикрывал на секунду глаза, но тут же вскидывался, кусал губы.
– Болит? – сочувственно поинтересовался Артист.
– Болит, конечно, – честно признался Борода. – Но не в этом дело.
– Что‑то не так?
– Да все не так.
Мотор и подвеска древней «БМВ» давали возможность говорить не боясь, что водитель услышит.
– Все не так. Предчувствие у меня.
– Ах да! Ты же художник, у тебя интуиция.
– Не подкалывай. Интуиция меня редко подводит. Тем более, что такое интуиция? То же самое логическое мышление, только проходящее в подсознании. Подсознание строит логическую цепочку и выдает в сознание конечный результат.
– И какой же у тебя конечный результат?
– Нехороший. Опасность чую. Где мы могли проколоться?
– Если честно, то только на твоей Ларисе.
– Вот и я так думаю. Только не хочется так уж плохо о ней думать. Вряд ли она могла бы...
– Ты знаешь, часто баба ради любовника такое может...
– Ты этого Витю имеешь в виду? Да ну. Это у нее заскок. Это она, чтобы тебя позлить. Уж больно она тебя хотела. Витя – явная пешка. Привидение привидением.
– Это ты зря. Не так‑то он прост. Может быть, он немного и «тормоз», но глаз у него внимательный, поверь мне.
– Ах да! Ты же у нас разведка!
– Ты теперь меня подкалывать будешь? Я серьезно.
– Ладно, верю. Давай вот что. Ко мне не поедем. Мне в любом случае к врачу надо.
– Ты знаешь подходящего врача?
– Есть один. Доктор Розенблат.
– Ты говорил, что во Львове нет евреев.
– Этот последний. У него отделение травматологии самое шикарное в республике. Правда, он в какой‑то момент начал лечить бандитов без доклада в органы и хорошо на этом зарабатывать.
– Ты его осуждаешь?
– Да нет. Он же не все себе. Такую клинику отгрохал! Он действительно классный хирург. С моим отцом дружил, так что, думаю, и мне не откажет в небольшой помощи.
– Хорошо, с тобой ясно. А я проверю твою хату.
К двум были во Львове. Доктора Розенблата пришлось подождать четверть часа – он был на обеде. Его появление в отделении было слышно раньше, чем видно: мощный, едва не оперный бас разносился далеко по коридорам, не находя препятствия среди поворотов и перегородок. Наконец носитель этого мощного голоса вывернул из‑за поворота коридора, сопровождаемый свитой из белых халатов, еле поспевающих за его саженной походкой. Это был рослый, мощный мужчина, с большими губами и носом и буйными, черными с проседью кудрями, выбивавшимися из‑под белой шапочки. Борода, опираясь на Артиста, поднялся ему навстречу. Доктор притормозил.
– Я к вам, Леопольд Аронович, – с кислой улыбкой промямлил Борода.
– Да. Что? – Бас заполнял весь больничный корпус, действовал как‑то подавляюще.
– Леопольд Аронович, я... Вы, наверное, меня не помните, я Шуры Кулика сын...
– Да. Что?
– Леопольд Аронович, тут надо бы конфиденциально... – мямлил Борода.
– В шестую.
– Лео...
– В шестую.
Доктор скрылся в ординаторской, засосав за собой весь медперсонал из коридора. Но от группы сопровождения отделилась все же сестричка и помогла Артисту отвести раненого в шестую палату. Там было две свободные и две занятые койки. |