– Ты у нас больно грамотный, – огрызнулся Крутов, – девкам на материке головы морочить.

– Много их у тебя? – поинтересовался Голошуб.

– Мужик что нищий, – уклонился от прямого ответа Кузя, – у всех попросит, авось кто‑нибудь подаст.

– Дождешься, уволю за моральное разложение, – проворчал Пашков. – Ну, кончай перекур, до косы пойдем с промерами, держись от нас, Семен, метрах в двадцати.

Между тем ветер усилился, рваные потоки снежной пыли неслись над поверхностью и поднимались все выше. А именно сейчас видимость была до зарезу необходима, исчезни она – и пришлось бы возвращаться назад. Впереди лежал самый опасный участок трассы, часть пролива с сильным подводным течением, естественной границей которого была длинная, намытая морем коса – последний ориентир на пути к Медвежьему. От нее следовало идти строго на юго‑запад, и даже в том случае, если точно выдержать курс не удастся, шансы натолкнуться на один из трех островов были очень велики. Но коса была узкая, заснеженная, всего лишь сорок‑пятьдесят метров, проскочить ее в ночь ничего не стоило, а проскочишь мимо – ищи иголку в стоге сена…

Пока водители делали первые промеры, Пашков по ультракоротковолновой рации «Гроза» связался с Зубавиным, доложил о том, что подошел к проливу и пока что все хорошо. В свою очередь, Зубавин сообщил, что у Блинкова новостей нет, греется в избушке и ждет, что на полдороге Пашков сумеет выйти с ним на связь.

Вехи ставили по очереди. Когда работали Пашков и Кузя, Кругов им подсвечивал фарами. Двухручечный бур быстро вгрызался в лед, из лунки вырывалась вода, и они отступали назад, чтобы не промочить валенки; замерив лунку, устанавливали полутораметровый шест и шли дальше. Сначала лед был за двадцать пять сантиметров, но постепенно становился все тоньше, иной раз из‑под бура показывался лед мокрый, недавно образовавшийся и никуда не годный – почти что каша. Воткнув здесь вехи крест‑накрест, бурили в сторонке, потом еще и еще по многу раз, пока не отыскивали лед подходящий, по которому можно было проползти отвоеванные у пролива две‑три сотни метров. Теперь уже Кругов ехал не по следу, проложенному ведущим, а чуть сбоку: одну машину такой лед пропустит, а вторую может и не захотеть…

Потом подсвечивал фарами Кузя, а трассу провешивали Кругов и Голошуб. В кабине было тепло и уютно, выхлопные газы в нее не попадали, а система обогрева стекол, придуманная еще Белухиным, обеспечивала неплохой обзор. Настроение у Пашкова, однако, было какое‑то смутное. Резкий с изморозью ветер, старые кости протестуют выходить на лед, а сколько раз еще придется! Угораздило Илью лететь на Средний, вернулся бы на Диксон – и никому никаких проблем…

– К непогоде, Викторыч, – усмехнулся Кузя, – бурчишь чего‑то про себя. Может, зря сегодня пошли?

– В том‑то и дело, – с досадой откликнулся Пашков, – что зря. Не сегодня, вчера нужно было идти!

Конечно, вчера. Так нет, надеялись на чудо, хотя знали, что Блинков‑младший не из тех летчиков, с которыми происходят чудеса. Самоуверенный и гордый народ летчики, думают, что главные фигуры в Арктике они, а это большая ошибка: летчики могут долететь, открыть, застолбить, а завоевать, обжить может только полярная пехота… Где же он, Илья, на Колючем или Треугольном? Часа за два до Блинкова в избушке кто‑то побывал: она еще хранила остатки тепла, ящик с консервами наполовину опустошен, и к припаю тянулись полузасыпанные снегом следы. Яснее ясного, что приходили сюда за продуктами, значит, живы, но все ли? И приходили, конечно, не Анисимов и Белухин, которые, как положено, оставили бы записку, а какие‑то лопухи, скорее всего из пассажиров. Не оставить записки! Но поскольку Илья и Николай на Медвежий не пошли, значит, они либо погибли, либо идти не в состоянии… Нет, если бы Николай погиб, кто рассказал бы про избушку на Медвежьем? Хотя Анюта могла рассказать, она‑то знала… Однако от Колючего или Треугольного до Медвежьего восемь километров, кто же рискнул пойти туда в поземку? Не от хорошей жизни рискнул, это уж точно… Как бы то ни было, а теперь ясно, что люди живы и их явно больше, чем один или двое, потому что останься в живых один или двое, зачем им уходить из благоустроенной, с запасами топлива и продовольствия избушки? И еще одна ясность: раз приходили за едой, самолет скорее всего утонул – на борту были коробки с НЗ, на несколько суток их вполне должно было хватить.