Эта несправедливость была больше, чем может вынести любой человек. В тот момент ей казалось больше, чем могла бы вынести она.

   Рэнд погрузился в ванну, хотя его ноги были такими длинными, что колени торчали из воды. Он намылил волосы, промыл их, сильно разбрызгивая воду, и пальцами пригладил длинные пряди назад, так что они проложили блестящие черные борозды. Слегка сощурившись, чтобы стряхнуть воду, которая могла попасть ему в глаза, он протянул руку за вином, которое она держала.

   — Вам не следует мочить ваши швы, — сказала она, отдавая кубок ему в руки. Пока он пил, она потянулась за полотенцем и вытерла рану насухо, как и волосы вокруг нее.

   — Я сомневаюсь, что это имеет значение.

   — Потому что... — Она остановилась, так как не могла оформить мысль в слова.

   — Потому что это пустяковый порез, у меня все быстро заживает, — сказал он. — Вы думали, я имел в виду что-то другое?

   — Могли, — сказала она защищаясь. И вправду, она подумала, что он имел в виду, что порез не будет иметь значения, если дыхание его жизни оборвется.

   Он вылил остатки вина в рот и протянул ей кубок, прежде чем откинуться на край ванны, вытянул руки по краям, задрапированным льном, и закрыл глаза.

   — Я не потерял веру в то, что мадемуазель Жюльет будет найдена. И у меня бы было ее больше, если бы мне разрешили присоединиться к поискам.

   Безусловно, это было безумием, но Изабель очень хотела, чтобы проклятая женщина объявилась.

   — У вас есть какие-нибудь идеи, где искать?

   — В сельской местности. Ее присутствие было бы легко заметить в городе, я думаю. Какой-нибудь слуга, королевский страж или купец проявил бы любопытство, и во дворец проникли бы слухи. — Он замолчал, посмотрел на тряпку, которую она держала. — Пока у вас это в руке и вы исполнены сознанием долга, можете это использовать.

   Это было разрешение выкупать его или, возможно, просьба. Она не могла протестовать, так это ожидалось от нее. Однако что-то в его тоне, слабый гул предвкушения тревожно оповестил ее о близости. Игнорируя его, как только могла, она встала на одно колено рядом с ванной и окунула тряпку в теплую воду. Она хорошо намылила ее, думая, с чего начать.

   — Не намочите вашу шину, — сказал он с мягким предупреждением.

   Он наблюдал за ней сквозь щели между веками, а уголок его рта изогнулся во что-то, опасно близкое к ухмылке. Он знал, как она себя чувствует, она была в этом уверена. Вдохнув, собираясь с мужеством, она шлепнула тряпку в центр его груди и начала тереть небольшими кругами.

   Он проворчал, мурашки рассыпались по его коже, пробежали по его плечам и вниз по рукам. Несмотря на это, он не протестовал. Ресницы всколыхнулись, и глаза полностью закрылись. Грудь поднималась и опускалась, пока он глубоко дышал. Через мгновение мурашки исчезли. Напряжение начало покидать его мышцы.

   Он наслаждался ее прикосновениями. Это радовало ее каким-то нелепым образом. Ее движения замедлились. Она ослабила давление до легкого скольжения. Через мгновение она обернула тряпку вокруг своей руки и провела ею по упругой мускулатуре его груди, втирая мыло в волосы, покрывающие ее. Она обнаружила, что его соски затвердели, как и ее, когда до них дотрагивались, хотя они были цвета дубленой кожи.

   Пока он лежал в полудреме, она смогла поближе изучить его черты. Какими длинными были его ресницы, каким твердым был изгиб рта.