Он проводит всю ночь у окна. Не знаю, что он делает потом. Спит ли он или, может быть, у него есть еще одна комната или кухня, где он проводит день? Я никогда не вижу его на улице, никогда не вижу его днем. Я не знаком с ним и никогда никого о нем не спрашивал. Вы первый, кому я о нем рассказал. О чем он думает целую ночь, сидя у подоконника? Как это узнать? После полуночи улица совершенно пуста. Он даже не может спросить у прохожих время. Это можно сделать только ближе к шести‑семи часам утра. Действительно ли ему так надо знать время, возможно ли, чтоб у него не было ни часов, ни будильника? Тогда как же он может появляться у окна ровно в десять? Вот сколько вопросов возникает у меня на его счет.
Однажды вечером, когда сестра уже ушла спать, полуночник заговорил со мной. Я стоял у окна и смотрел в небо, пытаясь различить на нем грозовые облака, которые нам обещали несколько дней подряд. Старик заговорил со мной через улицу. Он сказал: «Звезд не видно. Приближается гроза». Я ему не ответил. Я стал смотреть в другую сторону, влево, вправо, на улицу. Я не хотел сближаться с ним. Я его не замечал.
Я сел в углу своей комнаты, где он не мог меня видеть. Теперь я осознаю, что если я останусь здесь, то буду только пить, курить и наблюдать и окно за полуночником, а потом сам превращусь и полуночника.
Виктор смотрит в окно и со вздохом опускается в кресло.
– Он там. Стоит и наблюдает за мной. Ждет случая начать со мной разговор. Но я не дам ему такого повода, зря старается, ничего у него не получится.
Лукас говорит:
– Успокойтесь, Виктор. Может быть, это всего‑навсего вышедший на пенсию ночной сторож, привыкший спать днем.
Виктор говорит:
– Ночной сторож? Может быть. Не важно. Если я здесь останусь, он меня погубит. Я уже наполовину сошел с ума. На это обратила внимание моя сестра. Перед тем как войти в свой вагон, она сказала: «Я слишком стара, чтобы еще раз предпринять это длинное и утомительное путешествие. Нам надо принять какое‑то решение, Виктор, иначе, боюсь, мы больше не увидимся». Я спросил: «Какое решение?» Она сказала: «Твое дело идет плохо, мне это совершенно ясно. Ты целый день сидишь в магазине, и ни один покупатель не является. Ночью ты ходишь взад‑вперед по квартире, а утром ты совершенно измотан. Ты слишком много пьешь, ты выпил половину водки, которую я привезла. Если ты так будешь продолжать дальше, то станешь алкоголиком».
Я, конечно, не стал говорить ей о том, что за время ее пребывания я выпил еще шесть бутылок водки сверх тех бутылок вина, которые мы каждый раз открывали к столу. И я, естественно, не рассказал ей о полуночнике. Она снова заговорила: «Ты плохо выглядишь. У тебя мешки под глазами, ты бледный и почти тучный. Ты ешь слишком много мяса, ты мало двигаешься, никогда не гуляешь и ведешь нездоровый образ жизни». Я сказал:
«Не беспокойся обо мне. Я прекрасно себя чувствую». Я зажег сигару. Поезд все не прибывал. Сестра с отвращением повернулась в сторону: «Ты слишком много куришь. Ты куришь без остановки».
Я, конечно, ничего не сказал ей о том, что врачи нашли у меня два года назад артериальное заболевание, вызванное табаком. У меня непроходимость в левой подвздошной артерии, кровообращение нарушено полностью или частично в левой ноге; я чувствую боли в бедре и в лодыжке, большой палец на левой ноге потерял чувствительность. Врачи предписали мне лекарства, но улучшения не будет, пока я не брошу курить и не буду делать упражнения. Но мне совершенно не хочется бросать курить. Впрочем, у меня вовсе нет воли. Невозможно требовать от алкоголика, чтобы у него была воля. Значит, чтобы мне бросить курить, мне нужно сначала бросить пить.
Иногда мне приходит в голову мысль, что надо бы бросить курить, и тут же зажигаю сигару или сигарету и, продолжая курить, думаю о том, что если не бросить курить, то скоро наступит полная остановка кровообращения в левой ноге, что приведет к гангрене, а гангрена приведет к ампутации стопы или ноги целиком. |