А книжку эту, формата «покет-бук», с которой он навсегда расстался, оставив ее для следующего пассажира, ему сунул перед отлетом Миша Майер. Проходя в аэропорту Франкфурта мимо газетно-книжного киоска, тот зачем-то купил ее, а провожая Турецкого, сунул ему в карман. Слова при этом были сказаны просто восхитительные:

— Ты потом, от скуки и если в сон не потянет, полистай ее. Это типичный образец новой молодежной американской литературы. Я думаю, твоему английскому этот сленг будет хорошим подспорьем.

И Турецкий от нечего делать открыл удобную для кармана книжицу, стал читать, даже увлекся отчасти приключениями молодого рокера и его девушки, но больше их непритязательными диалогами, невольно восстанавливая в памяти, не натруженной, разумеется, практикой постоянного англоязычного общения, забытые выражения и обороты речи. Прав по-своему оказался Майер: понимать чужую речь — это одно, а вот выразить словами, что ты хочешь, — это уже задача. Впрочем, на бытовом, что называется, уровне с такой задачей Александр Борисович справлялся.

Покидая самолет, он вспомнил о книжке и пожалел, что не запомнил фамилии автора. Все-таки забавный там был сюжет, хотя и отчасти знакомый. Но откуда? И вдруг, уже на выходе, осенило. Так это ж когда-то, в незапамятные теперь годы, лет тридцать назад, не меньше, смотрел он на каком-то Московском кинофестивале знаменитый фильм Микеланджело Антониони «3абриски-пойнт». И не обрезанный по идеологическим (или советским морально-этическим) соображениям вариант, а полный. Вот-вот, сплошные аллюзии, как заметила бы образованная Ирина Генриховна, дражайшая супруга, даже не подозревающая, где может находиться в данный момент ее муж. Надо будет им с Нинкой послать отсюда открытку, что вот, мол, проезжая мимо Капитолия, вспомнил о вас, с чем и поздравляю. Только вряд ли они ее получат, у них раньше отпуск закончится, чем эта открытка дойдет до их турецкого отеля…

Он еще не думал, чем займется сразу по прибытии, предоставив случаю, или судьбе, самому распорядиться его временем. И никак не ожидал, что судьба предстанет перед ним буквально в следующую минуту в лице симпатичного высокого молодого человека, с вежливым полупоклоном обратившегося к нему на ломаном русском:

Я не ошибаюсь, мистер Турецки?

— Да, это я, — с достоинством ответил Александр Борисович, пожимая протянутую руку и передавая в другую свою сумку. — С кем имею честь? — спросил он по-английски.

Молодой человек забрал его сумку и представился помощником миссис Вильсон, Джимом Элиотом, можно просто Джимми. И при этом он так лучезарно улыбался, что Турецкий, прекрасно знавший об этой типично американской особенности, тем не менее заулыбался и сам, хотя особой к тому причины пока не видел.

Джимми, вероятно, был уже полностью проинструктирован и, усадив гостя в новенький серебристого цвета «форд», привез Турецкого не в один из многочисленных центральных отелей, а на относительно тихую и неширокую зеленую улицу, мощенную булыжником, по которому успокоительно шуршали колеса машины. С обеих сторон улицы, за разнообразными оградами, но одинаковыми зелеными лужайками с невысокими ровными шпалерами стриженых кустов, между купами высоких зеленых деревьев располагались ослепительно белые на солнце виллы. К полукруглому фасаду одной из этих вилл, окруженной низкой кованой оградой, и подъехал автомобиль.

Турецкий вышел и огляделся. В облике этого дома виделось ему нечто типично американское, несколько патриархальное, словно перенесенное из фильмов о временах Гражданской войны между Севером и Югом, но и очень напоминавшее дворянские российские усадьбы тургеневских бабушек и дедушек. Этакое милое, тщательно подновляемое прошлое, вызывающее в душе мягкое и ностальгическое наслаждение покоем.