Жуть падучей болезни и сумасшествия имеет то же происхождение. Человек несведущий видит в них действие сил, о присутствии которых в ближних ранее не подозревал, но в то же время сам смутно сознает эти силы в отдаленных уголках собственной личности. Средневековье вполне последовательно приписывало все подобные недуги влиянию демонов – и почти не грешило против психологии. Вообще я не удивлюсь, если услышу, что психоанализ, который занимается выявлением таких скрытых сил, сам по себе стал для многих людей жутким именно по этой причине. В одном случае, когда мне удалось – пусть не слишком быстро – исцелить девушку, страдавшую многие годы, я лично услышал подобное мнение от матери пациентки спустя долгое время после выздоровления последней.

Отрубленные конечности и голова, отрубленная по запястье рука, как в сказке Гауфа, пляшущие сами по себе ноги, как в книге Шеффера, о которой я упоминал выше, – во всем этом есть что-то крайне жуткое, особенно когда, как в последнем случае, они еще оказываются способными к самостоятельности. Как мы уже знаем, такого рода жуть проистекает из сближения с комплексом кастрации. Для некоторых людей мысль о том, что их по ошибке похоронят заживо, кажется самой жуткой из всех возможных. Тем не менее психоанализ показывает, что эта мрачная фантазия представляет собой всего-навсего преображение другой фантазии, в которой изначально не было ничего страшного, но которая была обусловлена неким жгучим желанием (речь о фантазии, связанной с возвращением в материнскую утробу).

Прибавим сюда еще кое-что общеизвестное, о чем, строго говоря, уже упоминалось в рассуждениях об анимизме и преодоленных способах работы психического аппарата; впрочем, я считаю, что эта черта заслуживает особого внимания. Дело в том, что часто и легко впечатление жуткого возникает, когда стирается различие между воображением и реальностью, например, когда нечто, до сих пор мнившееся воображаемым, предстает перед нами в действительности – или когда символ перенимает все функции предмета, который он призван символизировать, и так далее. Именно этот фактор немало способствует впечатлению жуткого от магических практик. Инфантильность, овладевающая также разумом невротика, проявляется в чрезмерном внимании к психической реальности в ущерб реальности материальной (налицо несомненное сходство с верой во всемогущество мысли). В разгар обособленности военного времени в мои руки попал-таки номер английского журнала «Стрэнд»; среди обилия довольно пустых сочинений я прочитал рассказ о молодой супружеской паре, которая переехала в меблированный дом, где стоял причудливой формы стол с резными изображениями крокодилов. Под вечер в доме начинал распространяться невыносимый и крайне специфический запах; жильцы спотыкались обо что-то в темноте; им казалось, что они различают некую смутную фигуру, стелющуюся по лестнице. Коротко говоря, автор давал понять, что присутствие стола заставляет бродить по этому дому призрачных крокодилов, что деревянные чудовища оживают в темноте (и тому подобное). История достаточно наивная, но жуткое ощущение, которое она вызывала, было поистине примечательным.

В заключение этого нисколько не полного собрания примеров приведу случай из психоаналитического опыта; если это не простое совпадение, то перед нами отменное подтверждение нашей теории жуткого. Часто случается, что невротики признаются в жутком ощущении от женских половых органов. Однако это жуткое – своего рода привлекательное, дверь в прежнюю обитель (Heim) всех людей, в место, где каждый из нас жил когда-то давным-давно. Шутливая присказка гласит: «Любовь – это тоска по дому»; всякий раз, когда человеку снится какое-то место или страна, и он говорит себе во сне: «Это место мне знакомо, я был здесь раньше», можно истолковать это видение как образ гениталий его матери или ее тела.