|
При вторичном посещении заведения он, разумеется, попросил ту же комнату, но ему сказали, что помещение уже занято неким пожилым господином, и тогда он выплеснул свою досаду в таких словах: «Да чтоб его удар хватил!» Спустя две недели со старым господином действительно случился удар. Для моего пациента это было «жуткое» событие, а впечатление было бы, пожалуй, еще сильнее, если бы между высказыванием и несчастьем минуло меньше времени – или будь ему известно бесчисленное множество подобных совпадений. На самом деле он без труда отыскивал совпадения такого рода; вообще все больные неврозом навязчивости, которых мне доводилось наблюдать, могли поведать что-то похожее. Эти люди ничуть не удивляются, встречая человека, о котором только что говорили или думали (даже впервые за долгий срок); если скажут: «У меня давно не было никаких известий от такого-то», то на следующее утро непременно получат от него весточку, а уж разные беды и смерти вокруг них редко обходятся без предварения у них в уме. Они имеют обыкновение характеризовать это мировосприятие самым скромным образом – дескать, их посещают «предчувствия», которые «обычно» сбываются.
Одна из самых страшных и широко распространенных форм суеверия – боязнь дурного глаза – была тщательно изучена гамбургским окулистом Зелигманном. Насколько можно судить, по поводу источника этого страха никогда не возникало никаких сомнений. Тот, кто владеет чем угодно ценным и значимым, боится зависти других людей, поскольку он проецирует на них ту зависть, которую испытывал бы сам на их месте. Такое чувство выдает себя взглядом, даже не выражаясь в словах и делах; когда кто-то выделяется среди других какими-то своими дурными качествами, люди охотно верят, что его зависть намного превосходит все прочие чувства и способна подтолкнуть к решительным действиям. То, чего боятся, есть, следовательно, тайное намерение причинить вред, а некоторые признаки позволяют предполагать, что это намерение имеет в своем распоряжении необходимую силу. Последние примеры ощущения жуткого надлежит отнести к принципу, который я назвал «всемогуществом мыслей», позаимствовав это выражение у одного из своих пациентов. Тут мы оказываемся на знакомой почве. Наш анализ случаев жуткого привел обратно к старой, анимистической концепции мироздания, для которой свойственны убежденность в том, что мир населен человекоподобными духами, нарциссическая переоценка индивидуумом собственных душевных процессов, всемогущество мыслей и восходящая к нему техника магии, приписывание различным людям и предметам магических сил, или «маны» (со скрупулезно проработанной иерархией), а также вера в наличие магии у всего, посредством чего человек в безудержном нарциссизме той стадии развития пытался преодолеть зримые преграды действительности. Дерзну допустить, что каждый из нас прошел стадию индивидуального развития, соответствующую этой анимистической стадии у первобытных людей, и никому не удалось полностью избавиться от некоторых ее остатков и следов, способных проявляться; все, что ныне видится нам «жутким», удовлетворяет условию соприкосновения с этими остатками анимистической мыслительной деятельности внутри нас и побуждает их выражать. Позволю себе выдвинуть два соображения, которые, как мне кажется, передают суть этого небольшого исследования. Во-первых, если психоаналитическая теория права, утверждая, что всякий аффект эмоционального побуждения – безразлично, какого рода – превращается по вытеснении в страх, то среди случаев пугающего нужно выделить тот разряд событий, в котором пугающее может быть показано как нечто вытесненное и повторяющееся. Тогда этот разряд составит жуткое, и нам будет уже не важно, было оно пугающим изначально или оказывало какое-то иное воздействие. Во-вторых, если такова в самом деле тайная природа жуткого, то становится понятным, почему словоупотребление расширило значение das Heimliche до его противоположности das Unheimliche; ведь жуткое ничуть не является чем-то новым или чуждым, оно знакомо и привычно сознанию, отчуждается лишь в процессе вытеснения. |
